а) Расписные вазы
Вазы — почти единственные сохранившиеся образцы эллинской графики. К VIII в. до н. э., когда в искусстве вазописи еще господствует геометрический стиль, относятся первые изображения людей, в которых мастера все тщательнее выделяют подробности деталей одежды, украшений. В этом отношении интересна роспись делосско-мелосской вазы [4, с. 86], изображающая Аполлона и Артемиду. Помимо того, что художник довольно живо трактует фигуры персонажей, помещенных на декорированное растительным орнаментом поле, он схематично показывает их головные уборы. С точностью определить, какие в действительности изображены уборы, затруднительно, но можно осторожно предположить, что это диадемы. Отметим, что у Аполлона и Артемиды уборы разные. Голова бога искусств увенчана обручем (или повязкой), а головы его сестры и еще двух женских персонажей — обручами с выступающей средней частью. Подобное украшение венчает голову Артемиды на кратере мастера Пана из коллекции Музея изящных искусств в Бостоне (ок. 470 г. до н. э.) [26, с. 275, ил. 269] с изображением сцены наказания подсматривавшего за богиней Актеона. На этой вазе диадема видна совершенно отчетливо и со всей очевидностью может быть отнесена к типу обручных украшений. Сюжет мифа об Актеоне и Артемиде использовался не только мастерами вазописи: этот же эпизод изображен на метопе храма E в Селинунте [33, p. 58–59; 15, с. 96, кат. 190–193]. Композиция и отдельные детали идентичны изображению на кратере мастера Пана. Артемида здесь также представлена в диадеме обручного типа, что, кстати, указывает на неразрывную связь между различными видами греческого искусства.
Очень хорошо видно изображение диадемы на вазе Клеофрада [5, с. 65], датируемой временем около 500 г. до н. э. Диадема представляет собой круглый обруч, утолщающийся в налобной части и украшенный геометрическим орнаментом. Украшение венчает голову стоящей перед воином женщины с гидрией в руках. Этот сюжет можно интерпретировать по-разному: например, героями росписи могут быть Андромаха и Гектор в момент прощания перед боем с Ахиллом. В таком случае диадема указывает на то, что перед зрителем будущая царица, супруга наследного принца.
На гидрии-кальпиде эрмитажного собрания (ок. 500 г. до н. э., инв. Б 200, St. 1588, Б 628) [20, с. 42, кат. 38, табл. XXVIII] изображена сцена из мифа об Ахилле и Поликсене. Герои показаны в тот момент, когда Ахилл прячется за алтарем, у которого совершает ритуальное возлияние стоящая перед ним Поликсена. Она одета в хитон с пышными рукавами и плащ, перекинутый через левое плечо. Волосы собраны на затылке в узел, а голову венчает диадема. По одной из версий этого сюжета, Ахилл явился в храм, чтобы совершить обряд бракосочетания с Поликсеной, на что, вероятно, как раз и указывает украшающая ее диадема.
На другой вазе Клеофрада из коллекции Государственных античных собраний в Мюнхене (ок. 470 г. до н. э.) [26, с. 114, ил. 99] — гидрии с изображением Ириды с младенцем Гермесом на руках — голова богини радуги увенчана диадемой сложного обручного типа. Концы обруча огибают голову, по-видимому, соединяясь сзади, центральная часть украшена припаянными к обручу острыми листьями². Ирида, вестница богов, исполнявшая волю Зевса, донося ее до людей, здесь, вполне возможно, выступает в роли воспитательницы Гермеса.
Еще одно изображение Артемиды предстает на аттическом краснофигурном лекифе мастера Шуваловской амфоры из собрания ГМИИ имени Пушкина (ок. 440 г. до н. э., инв. II 1б 594) [22, кат. 49, ил. 96, 97]. Здесь также изображена диадема сложного обручного типа с припаянными по верхнему краю острыми листьями. В подобной диадеме Артеми- да в ипостаси Гекаты изображена и на краснофигурном лекифе эрмитажного собрания (ок. 490 г. до н. э., инв. Б 3368) [20, с. 87, кат. 86, табл. LXIII (2)]. Листья, украшающие диадему Артемиды в росписи лекифа из ГМИИ, аналогичны тем, из которых сделан венок на голове Аполлона, стоящего по другую сторону от омфала и совершающего жертвенное возлияние, на что указывает изображенный над рукой Аполлона букраний. Отметим это обстоятельство, обратив внимание на то, что зритель вновь встречается с изображением диадемы в сцене, где представлено ритуальное действо.
Роспись скифоса мастерской Гиерона [4, с. 189] изображает сцену похищения Елены. Царица, следующая за Парисом, одета в хитон, голова ее покрыта покрывалом, «как его носили девушки и невесты» [10, с. 86; 35, p. 202–203], из-под которого видна диадема. Позади Елены стоит Афродита, которая старается оправить складки покрывала и ободрить свою любимицу. Между Парисом и Еленой в воздухе парит бог любви Эрот, указывая на цель похищения и символизируя свадебный обряд. В таком контексте диадема как украшение явно служит частью свадебного облачения. Этот же романтичный сюжет изображен на вазе из Мюнхенского античного собрания [33, p. 109]. Здесь Парис уносит Елену на руках, а служанка пытается ее удержать. Интересно, что на голове Елены изображены и головная повязка, и диадема, причем последняя расположена на лбу, а повязкой стянуты волосы на макушке.
Аналогична роль диадемы в росписи кратера мастера Сизифа из коллекции Государственных античных собраний в Мюнхене (420–410 гг. до н. э.) [26, с. 222, ил. 216], где изображены Лаэрт, берущий за руку свою супругу Антиклею, и ее отец Автолик. Отметим, что между фигурами Антиклеи и Автолика помещена ионическая колонна, символизирующая переход невесты из дома отца в дом мужа, — своеобразная коннотация свадебного обряда. Диадема на голове Антиклеи представляет собой широкий обруч, похожий на тот, что на предыдущей росписи, но по верхнему краю украшенный овальными фестонами.
Сцены, связанные со свадебными церемониями, в частности, с приготовлениями к свадьбе, часто изображались на сосудах, имевших непосредственное соотношение к женскому обиходу: пиксидах и леканах, где показана последовательность надевания обрядовых одежд, в том числе украшений. На пиксиде из Сицилии, хранящейся в ГМИИ имени Пушкина (330–320 гг. до н. э., инв. II 1б 510) [22, кат. 74, ил. 140, 141], одна служанка держит перед закутанной в покрывало невестой открытую шкатулку с украшениями, а вторая поправляет на ней одежды. Правда, именно в этом случае нет возможности понять, что за изделия лежат в шкатулке невесты и надеты ли какие-нибудь из них на ней самой.
В гораздо большей степени различимы украшения в схожих по смыслу сценах приготовления к свадьбе на таких известных сосудах из Эрмитажа, как лекана с крышкой (IV в. до н. э., инв. П.1840.44 (St. 1809)) [16, кат. 298] и лебет-гамикос мастера Мидия (ок. 410 г. до н. э., инв. П.1837.4) [13, рис. 50; 32, p. 89, fig. 54]. На крышке леканы помещена многофигурная композиция, среди персонажей которой выделяются две женщины: одна держит в руках ожерелье, а вторая, стоящая рядом с ней, надевает или поправляет на ее голове диадему. Между ними стоит Эрот, держащий в каждой руке по кольцу. Центральное место в росписи лебета занимает композиция с невестой, сидящей на кресле. Над ее головой кружат Эроты, надевающие бусы, а ее сложная прическа украшена диадемой с зубчиками по верхнему краю. Служанка, находящаяся слева от невесты, держит шкатулку, за ней другая также держит шкатулку в левой руке и Эрота с бусами в правой. Служанка, фигура которой помещена справа от невесты, в обеих руках держит широкие сосуды на ножках. У всех троих на голове одинаковые уборы, похожие на кекрифалос.
Отдельного внимания заслуживает аттическая краснофигурная чаша (Илл. 3) на ножке из собрания Государственного Эрмитажа (ок. 470–460 гг. до н. э., инв. Б 177 (St.1619, В 823)) [20, с. 131, кат. 149, табл. CIII, CLXXVII (3); 18, кат. 20]. В медальоне на внутренней стороне сосуда изображена одетая в короткий хитон совсем юная танцующая девушка, на голове которой диадема. Возле ног танцовщицы лежит музыкальный инструмент (лира или кифара). Надпись, нанесенная рядом, буквально означает «идущая во главе хора». Она оглядывается назад, как бы желая видеть, следует ли за ней кто-нибудь. Золотая диадема, венчающая голову, указывает на праздничный характер ее наряда — традиционный костюм юной танцовщицы [20, с. 132]. Интересно сопоставить приведенный пример с золотыми бляшками в виде танцовщиц, происходящими из кургана Большая Близница [19, с. 270–271, кат. 206 и 207]. На бляшках танцовщица движется влево, наклонив голову и приподняв обеими руками край короткой туники, голову венчает высокий убор — калаф. Несмотря на то, что полной аналогией друг другу упомянутые изображения назвать нельзя, принципиально то, что персонажи золотых бляшек и росписи на чаше исполняют ритуальный танец. «Вероятно, именно такой танец имели в виду древние авторы, описывая пляску девушек с корзинами во время торжеств в честь Деметры и Артемиды» [19, с. 271]. Рассмотренные выше краснофигурные сосуды относятся к числу тех, которые составляют большинство среди сохранившихся до настоящего времени произведений греческой вазописи. Существует, однако, еще одна группа важных для нашей темы ваз — так называемые белофонные сосуды, которые перед росписью покрывались белой облицовкой. Их сохранилось намного меньше, однако это прекрасные образцы искусства древнегреческой вазописи. «На белофонных лекифах, обычно, изображались умершие и их близкие, еще живущие. На одном из них показана девушка с дарами — лекифом и корзинкой у надгробия, смотрящая на юношу с копьем. Главное в таких росписях не действие, но глубина чувств, стремление выйти за пределы реальности … В сценах нет мистического страха. Трагедийность растворена сознанием высокого достоинства человека» [24, с. 128]. На лекифе (Илл. 4) V в. до н. э. из собрания мюнхенского Музея античного прикладного искусства (440–430 гг. до н. э.) [15, с. 121, ил. 304; 27, p. 106, fig. 148] изображена женщина, спускающаяся к ладье, которая, по всей видимости, должна переправить ее в царство мертвых. Ее встречает перевозчик — Харон или Гермес Психопомп, проводник душ умерших в Аид. Стоя перед ним и спускаясь в ладью, женщина надевает на голову диадему. Судя по всему, этот жест символизирует переход в иной мир, в подземное царство. Все, связанное со смертью и переходом усопшего из мира живых в царство мертвых, было в числе самых значимых и освященных традицией тем. Не исключено, что погребальная диадема в символическом смысле была близка «оболу Харона» — монетке, которую при погребении клали умершему в рот, чтобы за роковой чертой он мог расплатиться с перевозчиком через Стикс. Какую информацию несла «встречающим» душу усопшего диадема, сказать трудно, тем не менее одна из догадок подводит нас к мысли о готовящейся церемонии священного брака, свершающегося за пределами мира живых. С другой стороны, диадемой могли быть увенчаны и те, кто провожает усопших. Так, в экспозиции Государственного Эрмитажа представлен небольшой аттический белофонный лекиф (инв. ГР 2639), роспись которого исполнена около 460 г. до н. э. и близка мастеру из Карлеруз. На нем изображена женщина у надгробия с ритуальным сосудом в руке. Она оглядывается назад, в руке ее повязка (тения). Женщина облачена в длинное одеяние с множеством складок, волосы собраны на затылке, на голове диадема. Вероятно, она совершает обряд поминовения, и диадема выступает как часть скорбного ритуального облачения.
Совершенно отдельную группу составляют фигурные сосуды, не похожие ни на какие другие. Три великолепных сосуда были найдены в некрополе Фанагории: это фигурные вазы в виде сфинкса, сирены и полуфигуры Афродиты в раковине [7, с. 175]. На голове всех трех персонажей надет пышный головной убор, представляющий собой широкий венец, украшенный розетками, напоминающими, например, хранящиеся в Музее Метрополитен золотые изделия из Мадита (ок. 300 г. до н. э., инв. 06.1217.4-10.1906) [19, с. 114, кат. 67]. Еще одну группу образуют вазы с изображением женских голов. К ним относится аттическая ойнохоя эрмитажного собрания в виде женской головы в высокой диадеме (ок. 480 г. до н. э., инв. Б 977) [12, с. 35–36, рис. 8]. «Лицо с мягким овалом, низким лбом, удлиненными глазами и слегка приподнятыми уголками губ. Волосы трактованы мелкими локонами, тщательно размещенными надо лбом. Диадема была покрыта облицовкой и украшена меандром. На голове чепец, поверх которого белой краской прорисован остролистый оливковый венок» [12, с. 36]. Аналогичные вазы хранятся в Музее Алларда Пирсона в Амстердаме [29, pl. I, 1, 4] и Музее Линденау в Альтенбурге [28, Taf. 30, 3, 4]. Эрмитажный сосуд интересен тем, что здесь мы видим не только живописное, но и рельефное изображение диадемы. Назначение и смысл фигурных сосудов в настоящей работе специально не рассматриваются, однако, по мнению некоторых исследователей, эта группа керамических изделий также относится к числу церемониальных, связанных с загробным культом и представлениями древних о потустороннем мире [25, с. 67; 31, p. 111].
Практически все сюжеты вазовых росписей идентифицированы специалистами, но есть и такие, смысл которых не вполне ясен. К числу последних относятся изображения женских голов. «Мотив женской головы, как основное украшение вазы, использовался в античном искусстве, начиная с VII в. до н. э.» [2, с. 41]. Наибольшее распространение он получает во второй половине IV в. до н. э. в Апулии. Женские головы встречаются на крупных вазах — кратерах и амфорах, однако чаще всего их использовали для украшения небольших сосудов: ойнохой, скифосов, канфаров, тарелок. Роспись последних отличается особой нарядностью благодаря обильному применению белой краски и разнообразным орнаментам, располагающимся рядами по краю. «Для ваз подобного рода, как правило, очень трудно определить руку конкретного мастера. Вот почему обычно выделяются только группы и подгруппы ваз, связанных между собой по стилю и расписанных явно в одной большой мастерской» [22, с. 63, рис. 124]. На данный момент вопрос о символическом смысле женских голов остается открытым. Иногда их идентификации способствуют изображения других персонажей или атрибутов. Если на одной из сторон сосуда присутствует фигура Эрота, то женское изображение на обороте может представлять Афродиту, если же голова женщины увенчана короной — Геру. Обычно женские головы изображаются в профиль, обращенными влево, реже — в противоположную сторону. Почти всегда на них надеты серьги и ожерелья, волосы покрывает головной убор — саккос или кекрифалос, поверх которого изображается головное украшение, чрезвычайно похожее на диадему.
Благодаря широкому распространению ваз с изображением женских голов, они сохранились до наших дней в большом количестве и представлены во всех крупных музеях, в том числе в Государственном Эрмитаже. Среди эрмитажных памятников для нас представляет интерес краснофигурная пелика мастера Цюрих 2660 (инв. Б. 2523) [2, с. 42, рис. 1]. На одной ее стороне изображен сидящий Эрот с большой пиксидой в руке, на другой помещено изображение женской головы, по-видимому, Афродиты. Изображение окружено растительным орнаментом и стилизованными цветами. На голове женщины — кекрифалос, через отверстие в котором продеты локоны, а завязки убора свободно ниспадают вдоль шеи. В ухо вдета серьга с круглой подвеской, на шее — ожерелье в два ряда, обозначенное точками. По линии лба зигзагообразно обозначены локоны, поверх них надета диадема, очень условно изображенная с помощью ряда доходящих до уха коротких вертикальных штрихов, нанесенных белой краской. Аналогичные головы украшают еще две вазы: краснофигурный скифос (инв. Б. 2949) [2, с. 43, рис. 2] и ойнохою (инв. Б. 9287) [2, с. 43, рис. 3, 4]. Головной убор поверх кекрифалоса на женской голове, изображенной на ойнохое, показан несколько по-иному, нежели на пелике. Вместо вертикальных штрихов, обозначающих диадему, нанесен двойной ряд «галочек», напоминающий скорее венок, чем диадему. «Тем не менее, похожий головной убор изображен на скифосе мастера Цюрих 2660, хранящемся в Провинциальном музее г. Лечче: диадема изображена двухрядной, хотя нижний ряд выполнен в виде точек, а не штрихов, как на вазе из Эрмитажа» [2, с. 43].
Среди краснофигурных этрусских ваз, прекрасной коллекцией которых располагает Эрмитаж, выделяются и представляют для нас наибольший интерес четыре небольшие блюда на ножках с изображением женской головы на внутренней поверхности. Они стилистически отличаются от описанных выше сосудов, но по сюжету идентичны им. На каждом блюде изображена женская голова в сетчатом саккосе и диадеме. Роспись менее изысканна и не отличается такой насыщенностью красок, как на предыдущих, но зато головные уборы выписаны четче и очень хорошо показана диадема. Все четыре блюда относятся к генуцилийской группе и, по мнению Дель Киаро, связаны с заупокойным культом [9, с. 207]. Большое количество подобных блюд, по всей вероятности, служивших заупокойными дарами, было найдено в рядовых могилах некрополей Цере, Фалерий и других этрусских городов, главным образом, в центральной Италии. Следует добавить, что в Этрурии и Кампании широкое распространение получили вотивные терракоты в виде массивных человеческих голов, часто в натуральную величину, которые, как и расписные тарелки, могли быть использованы в качестве атрибутов заупокойного культа или приношений в храмы. Терракотовые женские головы в некоторой степени схожи с теми, что украшают тарелки, речь о которых пойдет ниже. Например, на женской голове эрмитажного собрания [3, с. 78, кат. 241] изображена украшенная пышным венком диадема, на шее — обруч и рельефная булла, волосы мелкими волнами обрамляют лицо, длинными прядями спускаясь на шею [23, с. 121], подобно тому, как это встречается и в работах мастеров-вазописцев.
 Из числа упомянутых краснофигурных блюд особенно необычно одно, поступившее из собрания Кампана в 1862 г. (инв. Б. 1664) [9, с. 209]. Женская голова, вписанная в круг, обвитый гирляндой из крупных листьев, обращена вправо (что, как уже было сказано, большая редкость). Волосы собраны сзади и убраны в крупноячеистый сетчатый или узорчатый саккос, рисунок которого показан ромбами с точками. Венчает этот убор диадема в виде широкого обруча, заходящего за ухо и сужающегося книзу под затылком. На ней очень четко и лаконично показан рисунок в виде волны, а по верхнему краю прикреплены три вертикальных листика, что представляет собой редчайший случай орнаментального решения диадемы [9, с. 209]. Кроме диадемы, женская голова украшена серьгой в виде круглой большой подвески с прикрепленными к ней тремя шариками зерни.
Другое блюдо поступило в музей в 1834 г. из собрания римского антиквара Антонио Пиццати (инв. Б. 308) [9, с. 209]. Изображение женской головы крупнее, чем на первом блюде, плечи обозначены только верхней линией. Медальон окружен орнаментом из завитков, таким же, как тот, что украшает диадему в росписи первого блюда. На женщине также сетчатый саккос и диадема. Сетка саккоса намного мельче, чем на блюде из собрания Кампана, диадема не обрамляет всю голову, а доходит только до уха. Украшена же она ободками по верхнему и нижнему краю, а также узором из точек. Верхний край тоже увенчан тремя высокими вертикальными лепестками.
На третьем блюде, поступившем из собрания М.П. Боткина (инв. Б. 4565) [9, с. 210], женская голова намного крупнее, чем на предыдущих, менее тщательно проработаны детали. Изображение саккоса сохранилось плохо, однако диадема, украшающая голову, вид- на очень хорошо. Это узкая лента с продольной полоской посередине, заканчивающаяся около уха. Увенчана она двумя вертикальными лепестками, расположенными на большом расстоянии друг от друга и также украшенными продольной полоской. Композиционно линия диадемы и линия шеи образуют единую диагональ. Вокруг медальона расположены волнообразные завитки, как на предыдущем блюде, но расставленные более широко.
Роспись последнего, четвертого блюда, тоже происходящего из коллекции М.П. Боткина (инв. Б. 4564) [9, с. 210], отражает черты деградации стиля церетанских генуцилийских блюд. Волосы обозначены одной широкой прядью, длинный спиралевидный локон спускается с виска. Размер сетчатого саккоса увеличивается, форма его удлиняется. Диадема показана узкой доходящей до уха полоской, верхний край которой венчают два коротких лепестка, и орнаментирована короткими вертикальными мазками. Завершая описание блюд с росписью в виде женских голов в диадемах, заметим, что по форме диадемы, изображенные на блюдах, можно соотнести с некоторыми из известных ювелирных изделий, например, с золотой диадемой из Санта Евфимии, хранящейся в Британском музее (330–300 гг. до н. э., инв. GR 1896.6-16.1) [19, c. 206, кат. 137].
Тот факт, что блюда и тарелки с подобным сюжетом могли служить погребальными приношениями, заставляет задуматься и о значении уборов, украшающих изображения женских голов, в частности, диадем. Представляется вполне вероятным, что сами диадемы не просто служили частью женского наряда, но наделялась определенным сакральным смыслом, связанным с представлениями о переходе душ усопших из мира живых в мир потусторонний. Если принять такую трактовку диадемы, то следует признать, что и упоминавшийся выше белофонный лекиф мюнхенского собрания, и тарелки с изображением женской головы, увенчанной диадемой, могли служить символом перехода человека в мир мертвых, а изображенные по краю медальона волны — обозначать воды Стикса. Из общего ряда рассмотренных предметов несколько выбивается лишь блюдо, на котором женская голова повернута вправо, а орнамент по краю медальона представляет собой венок из длинных листьев. Это обстоятельство, однако, общего хода рассуждений не отменяет, но оставляет простор для дальнейшего исследования.