И.В. Северцева (МГУ имени М.В. Ломоносова)
Храм села Руднево Тульской губернии – памятник русской архитектуры первой половины XVIII в.

Никольский храм села Руднево (Илл. 1) до последнего времени находился вне круга внимания научного сообщества¹. К концу ХХ в. памятник оказался на практически незаселенной территории, в труднодоступной теперь местности. Село Руднево Ленинского района Тульской области лежит приблизительно в пяти километрах от современного шоссе Тула – Венев и в трех километрах от древнего тракта, ведущего в сторону Каширы. Церковь не видна ни с одной проезжей дороги. Полуразрушенный храм заметен лишь при пешем подходе со стороны деревни Теплой, с расстояния приблизительно в километр. И еще раз силуэты купола и колокольни предстанут далеким ориентиром с середины поля, ровно с половины пути, если двигаться к селу от Старой Каширской дороги. Из общения с местными жителями стало известно, что Никольская церковь – единственное строение, которое уцелело от обширного усадебного комплекса. В начале прошлого века разобрали господский дом, затем пустили на кирпич службы. В середине ХХ в. внимание жителей привлекло захоронение возле храма. Удачливые кладоискатели извлекли из склепа наградную саблю и позолоченный венок. Об этом факте стало известно органам правопорядка. Артефакты были конфискованы, вход в подземелье наглухо заварен. Теперь это место скрыто под культурным слоем. Предположительно, склеп располагался с западной стороны церкви, в ста метрах от входа, ближе к обрывистому берегу. Храм стоит над каскадом прудов (из которых уцелел лишь один) и утопает в зелени разросшегося перелеска.
Эти земли по берегам речки Глядешки, воды которой теперь поддерживают небольшой водоем, с XVI в. упоминаются в писцовых книгах: «В Старом же Городище царя и великого князя земля – погост. А на погосте на речке Глядешке церковь Страстотерпца Христова Георгия, древена»². В 1639 г. церковь, очевидно, перестраивается, так как у нее появляется придел Великомученицы Параскевы Пятницы, и до 1678 г. она числится как деревянная. После Смуты рост поселений в Тульском уезде идет очень медленными темпами, но к концу 90-х гг. XVII столетия на погосте отстроено еще два дома и статистика упоминает 20 его жителей, в то время как соседнее ему сельцо пустует. Судя по количеству людей, на Глядешке стоял владельческий дом, однако подтвердить это невозможно, так как в переписях его не было принято указывать³. Сложность поиска в документах имени заказчика Никольской каменной церкви и точной ее датировки обусловлена многочисленными переходами этой территории из одной епархии в другую. С 1622 г. до 1799 г., то есть на протяжении всего интересующего нас периода, отдельные области отходят к Рязанской, Воронежской, Московской и другим кафедрам, а спустя некоторое время вновь возвращаются в состав епархии. К концу XVIII в. Тульская губерния составлена из трех прежних епархий: Рязанской, Крутитской и Коломенской⁴. Ситуация осложняется и тем фактом, что топоним «Руднево» появляется на карте губернии лишь в начале XIX в. Подобное положение дел затрудняет исследование. Пока не представляется возможным установить, в какой момент государев погост переходит в частные руки. Неизвестно и когда именно появляется здесь поселение. Однако, несомненно, что это происходит после появления нового владельца – Игнатьева. Один из представителей старшей ветви этого рода, Федор Васильевич, служил при Алексее Михайловиче и носил прозвание Рудный. От него берет свое начало дворянский род Рудных, который прерывается на пятом колене, но, вероятно, семья сохраняет память о старшем роде, чем и объясняется происхождение топонима⁵. В Тульской области существует несколько деревень с таким названием, – владения семьи Игнатьевых были раздроблены и разбросаны по Тульской и Орловской губерниям.
В конце XVII столетия раздача земель новому русскому дворянству ведется Петром воистину с царским размахом и, вероятнее всего, среди удостоенных высокой милости был и Степан Лукич Игнатьев (1688–1747), чей сын указан в поздних источниках как землевладелец и храмоздатель Никольской церкви. Степан Лукич начинал свою карьеру как солдат Семеновского полка, впоследствии – генерал-поручик, к середине 20-х – советник военной коллегии. В 1734 г. он получает звание генерал-майора и назначается на пост коменданта Петропавловской крепости. С 1737 г. он принимает на себя обязанности председателя комиссии по проверке Канцелярии строений⁶. В XVIII в. коменданты крепости одновременно являлись и военными комендантами Петербурга, позже на них будут возложены, в основном, военно-хозяйственные и церемониальные функции⁷. По сложившейся при Петре традиции, Игнатьев, скончавшийся в должности, упокоен на Комендантском кладбище Петропавловской крепости, у восточной стены алтарной части собора. Однако, земли в стане Старого Городища Тульского уезда, скорее всего, были пожалованы генералу Игнатьеву в самом начале XVIII столетия, потому как в переписях конца XVII в. они еще значатся как царский погост. Вероятно, что наследует вотчину его сын – Иван Степанович Игнатьев. Согласно труду комиссии семинарских преподавателей «Приходы и церкви Тульской губернии» – сборнику очерков конца XIX столетия под редакцией Павла Ивановича Малицкого, на иконостасе Никольской церкви киноварью была сделана надпись: «Лета от сотворения мира 7263 году, от Рождества Христова 1755 году построен сей храм Божий тщанием и трудами полковника Ивана Степанова Игнатьева». В том же источнике чуть ниже, при перечислении особо чтимых икон упоминается и другая должность Ивана Степановича: “образ Умиления Божьей Матери был дан римским папою храмостроителю Игнатьеву, бывшему послом русским в Италии...”⁸. Это имя и еще раз мы обнаружим среди храмоздателей Тульской губернии. По приказу Ивана Степановича возводят обетный храм Знамения в селе Исаково Веневского уезда. В предисловии к труду “Приходы и церкви Тульской губернии” Малицкий указывает, что собранные материалы не являются научными изысканиями. У авторов очерков не было возможности пользоваться архивами епархий. Таким образом, перед нами не более чем сборник устных рассказов и некоторых выдержек из церковно-приходских летописей. При сравнении сведений по части возникновения приходов и церквей в Тульской области обнаруживаются принципиальные расхождения между данными архивных источников и информацией, указанной в кратких заметках Малицкого. Поэтому вполне вероятно, что заказчиком Никольской церкви выступал Степан Лукич Игнатьев, а заканчивал затянувшееся строительство и присутствовал при освящении его сын – Иван Степанович.
Обратимся к описанию памятника. Силуэт Никольской церкви характерен для московской архитектуры середины XVIII столетия. Это трехчастная композиция, ориентированная по оси восток-запад, которая включает в себя собственно церковь, трапезную и колокольню. Однако, как это следует из рассмотрения приемов кладки, размеров, формы и кромки кирпичей, здание храма представляет собой несколько разновременных построек. Подтверждением тому являются обнаруженные нами в Тульском Государственном архиве чертежи: «пристройки двух теплых каменных приделов к существующей церкви»⁹ (Илл. 2). На приведенном документе красным цветом отмечены уже существующие части храма – основной объем, узкая трапезная и колокольня. Небольшая усадебная церковь потребовала значительного расширения в связи с необходимостью приспособить ее под нужды возросшего прихода. К тому времени село Руднево представляет собой крупный населенный пункт. Согласно статистическим исследованиям академика П.И. Кеппена, к третьей четверти XIX в. здесь проживает более четырехсот душ¹⁰. Проект губернского архитектора Рота по благоустройству храма был утвержден весной 1874 г. и реализован на средства тульского купца. Но еще более поздним вмешательством в архитектурный замысел позволительно считать новый обширный алтарь, устроенный с восточной стороны церкви. Эти работы были произведены уже без утвержденного проекта и силами местных умельцев, на что указывают кустарные методы выведения конхи и ее стен.
На данном этапе исследования документы, подтверждающие нашу гипотезу, не обнаружены, однако с уверенностью можно утверждать, что центрический храм, на основе лепесткового плана, изначально являлся самодостаточной постройкой. К этому заключению приводят непосредственные исследования  конструктивных особенностей памятника. Утративший отделку интерьер обнажает сохранившийся западный портал входа. Так становится очевидным, что стены старой трапезной, которая оказалась зажатой между двумя новыми приделами, разрушили завершенный фасад, то есть она примыкала к зданию уже готовой церкви. Это означает, что и многоярусная колокольня, с убывающими четвериками звона, также относится к более позднему этапу строительства. Таким образом, архитектурный образ центрического храма, который предусматривал компактность объема, цельность, многочисленные точки обзора и отсутствие ярко выраженного фронтального аспекта, – был искажен. Но именно первоначальный двухъярусный объем и представляет здесь наибольший интерес. По своим типологическим особенностям он восходит к группе церквей петровской поры, выстроенных на основе восьмилепестковых планов.
Последнее десятилетие XVII в. отмечено интересом к центрическим сооружениям – октаконхам¹¹. Эти архитектурные опыты в вотчинах ближайших сподвижников царя были ориентированы на общий прототип – собор Петра Митрополита Высокопетровского монастыря в Москве. Новое время востребовало неактуальную для позднего средневековья пространственную структуру. На раннем этапе освоения этой типологии она еще будет нести характерное для России региональное своеобразие (такова церковь в селе Суходол Владимирской области). Однако по мере постепенного усвоения западных образцов трактовка масс, форм и декора этой группы построек на основе родственных планов будет меняться. Так, облик церкви Знамения в Перово, строительство которой начинается по возвращении заказчика, Петра Алексеевича Голицына, из путешествия с Великим Посольством, отмечен элементами подражания западноевропейской барочной манере. В свою очередь, более поздний памятник – Никольская церковь села Руднево, с одной стороны, обнаруживает традиционные для древнерусской архитектуры черты – ярусность, столпообразность, аппликативный характер декора, – а с другой, демонстрирует следующий этап развития стиля. И важнее всего здесь окажется пластика, комбинаторика объемов и служение впечатлению единства масс каждой декоративной детали. Архитектором избран метод сопоставления, поиска бесконечной рифмы между строгой, направленной прямой и изогнутой, полной центростремительной динамики линии.
Волнообразное перетекание высокой стены нижнего яруса храма создает иллюзию движения, ритм которого по фасаду отмеряли проемы окон и дверей. Высота дверных проемов, устроенных в «лепестках», сориентированных по сторонам света, подчеркнута лучковыми фронтонами. Смежные апсиды прорезаны узкими, вертикальными окнами в белокаменных наличниках с прямоугольными ушками, а их белокаменные прямоугольные подоконники переходят в многообломный фартук. Пропорциональное соотношение тяжелой массы стены и устроенных в ней тесных световых проемов создает впечатление обширного, упругого, силящегося вырваться из ограничения материала пространства, усилия которого сдерживают трехчетвертные колонны с квадратными многослойными капителями. Колонны установлены на высоких белокаменных пьедесталах, во входящих углах октаконха, и они задают ту протяженную вертикаль, которую подхватят полуколонки второго яруса. Широкий, многоступенчатый венчающий карниз – декоративная доминанта постройки. Его белокаменная многообломная живописная фактура выступает за пределы общей архитектурной массы, расширяется кверху и прячет за собой перекрытия апсид. Второй ярус церкви читается как ротонда, хотя представляет собой широкий шестнадцатигранник. Его прорезают восемь больших прямоугольных окон¹² в белокаменных узких наличниках, украшениями которым служат лишь профилированные тяги. Световые проемы занимают всю отведенную им плоскость грани и чередуются с простенками, декорированными тонкими полуколонками посередине. Этот прием указывает на отношение к колонне не как к опорному элементу, но как к элементу венчающему. Подобное декоративное понимание ордерной системы характерно для русской архитектуры переходного периода, однако в данном контексте так обнаруживает себя стремление зодчего к утверждению слитности масс. Объединение первого и второго яруса подчеркнуто и выбором формы итогового элемента объемно-пространственной композиции – шестнадцатигранник, стремящийся к ротондальной форме, близок в поперечнике к несущему его основанию. Завершает постройку пологий лотковый свод, сложенный так, чтобы имитировать сферический купол. Венчает храм глухая главка.
Формы небольшого затесненного интерьера церкви более спокойны (Илл. 3). Пролеты арок равны, как равны друг другу и лежащие за ними неглубокие, узкие ниши. Архивольты сильно занижены – арки входов прорезают стену лишь до ее половины. Так в интерьере возникает глухой ярус, который не прочитывается по фасаду. Он расчленен пилястрами и заполнен плоским рельефом медальонов. Декорация интерьера церкви отмечена отказом от выступающих деталей, характерных для развитого барокко, ее отличает графичность, но, при всей простоте, и некоторая прихотливость. На высоте человеческого роста от предусмотренных при строительстве импостов берут начало едва намеченные по штукатурке каннелированные пилястры, увенчанные наивными композитными капителями. На них в обрамлении из аканта и волют изображены мелкие головки распустившихся цветов, плоды, виноградные кисти и крупные бутоны, исполненные в невысоком рельефе. Пилястры глухого яруса облегченные, вытянутых пропорций и несут упрощенные капители. Круглящаяся по фасаду, полная динамики масса стены в интерьере начинает подчиняться строгим, геометричным решениям, работая плоскостями. Таким образом возникает дробная раскреповка карниза. Широкое основание шестнадцатигранного яруса спрятано от глаз за профилировкой полочки. Главным акцентом становится именно увеличение объема по вертикали и насыщение подкупольного пространства светом. Высокие, прямоугольные с фасада окна светового барабана в интерьере трактованы как арочные проемы. Так же как и арки октаконха, их обрамляют каннелированные пилястры. Пониженный лотковый свод с увеличенным количеством долей проектировался из расчета смягчить выступающие ребра жесткости, поэтому он читается как сферический. Частично сохранилась  роспись – имитация кессонированного потолка с ложным круглым окном в вершине купола. Сдержанность декора, который лишь намечен тенями невысокого рельефа, носит рокайльный характер. Подобный прием в сочетании с архаичной, тяжеловесной представительностью храма, неестественным ритмом его колонн, с одной стороны, свидетельствует о некоторой провинциальной претенциозности, а с другой – может являться указанием на изрядно затянувшееся строительство.
Возвращаясь, таким образом, к началу исследования и размышляя о более точной датировке Никольской церкви, мы вновь обращаемся к персоне заказчика храма. Известно, что упомянутую выше Знаменскую церковь в селе Исаково Веневского уезда сын петровского сподвижника, Иван Степанович Игнатьев, строит в честь выздоровления «болящей дочери»¹³ в своем имении, где, по свидетельствам источников, он проживал в супружестве¹⁴. Церковь Знамения представляет собой созданную единовременно трехчастную композицию: собственно храм, трапезную и колокольню. Основной объем – восьмерик на четверике, перекрыт высоким лотковым сводом, с венчающей световой главой на высоком барабане. В середине XIX столетия храм был перестроен – окна второго яруса были частично заложены, а фигурные наличники сбиты. Однако некоторые из элементов белокаменной декорации сохранились, в том числе, тонкие, многослойные карнизы. Впрочем, церковь Знамения в селе Исаково ничем не выделяется из ряда традиционного провинциального зодчества и по своей типологии принадлежит к архаизирующей линии памятников. Некоторые строительные приемы Никольской церкви также можно назвать архаизирующими, начиная от примитивной манеры ковки окончин (характерной для XVII в.), заканчивая способом возведения конх. Однако здесь принципиально важно обратить внимание на избранное архитектурное решение. Различия двух церквей, построенных приблизительно в одно время, расположенных сравнительно недалеко друг от друга, в одной губернии и на территориях, принадлежавших одной фамилии, очевидны. Замысел поставить на пожалованной земле храм, повторяющий по своей объемно-пространственной композиции церкви ближайших сподвижников Петра, вероятнее всего, все-таки принадлежит старшему Игнатьеву – Степану Лукичу, который заметно выдвинулся при дворе царя-реформатора. Степан Лукич, пребывая на государственном посту наблюдателя за делами Канцелярии Строений, вероятно, интересовался архитектурой и строительством или, по крайней мере, был в этих вопросах более осведомлен. Следует обратить внимание и на то, что заказчик Никольской церкви отвергает стилистику, которой придерживается региональная школа и, вместе с тем, не включается в поиск новых форм. На пожалованных землях возникает храм такого типа, который не приспособлен для православного богослужения, но значим по своей символике для петровского времени. Ведение этого вотчинного строительства было начато на широкую ногу: сюда по бездорожью свозится белый камень, ставятся печи, обжигаются кирпичи. Сложный центрический объем церкви, при всей наивности его форм, отличает высокое качество постройки. Если придерживаться изложенной здесь гипотезы, что проект храма задуман старшим Игнатьевым, то принят он был до 1747 г., то есть не позднее года его смерти. И в этом случае понятно, отчего в своей далекой усадьбе, на пожалованных землях, комендант Петропавловской крепости решает воскресить архитектурный образец московского зодчества конца XVII столетия. Он возвращает к жизни далекий образ времён своей славной и богатой деяниями юности. Феномен обращения к архитектурным типам петровского времени характерен для 40-х гг. XVIII столетия. По справедливому замечанию В.И. Плужникова, именно в этот период в московскую архитектуру начинают возвращаться многие нетрадиционные типологии, развитие которых остановилось к 1720-м гг.¹⁵ Так, на примере усадебного строительства семьи Игнатьевых мы наблюдаем один из механизмов, вызывающих к жизни это явление.