А.М. Манукян (МГУ имени М.В. Ломоносова)
Иконографическая программа южных врат собора Рождества Богоматери в Суздале. Некоторые замечания

Цикл южных врат собора Рождества Богоматери в Суздале, состоящий из двадцати четырех клейм, принято рассматривать как архангельский¹. В его составе преобладают ветхозаветные эпизоды (их двадцать один); по сравнению со всеми сохранившимися византийскими архангельскими циклами, суздальский вариант содержит наибольшее количество ветхозаветных сюжетов. Помимо этого, имеется одна композиция аллегорического характера («Падение Сатаны»), одна новозаветная тема («Силоамская купель») и одна иллюстрация легенды новозаветной эпохи («Чудо в Хонех»).
Попытка целостного толкования цикла вызывает ряд вопросов. Строго говоря, «архангельским» он является лишь частично, так как в четырех сценах («Сотворение и оживление Адама», «Жертва Авеля», «Каин убивает Авеля», «Адам нарицает имена зверям») ангелы не участвуют. Присутствие ангелов в названных сценах оправдано изобразительной и экзегетической традицией, но это никак не повлияло на композицию суздальских клейм.
Итак, бóльшая часть клейм – это ветхозаветные и архангельские сцены, но их количественное преобладание не означает, что составители цикла ориентировались лишь на ветхозаветную или архангельскую тематику.
Ни один из святоотеческих текстов, посвящённых ангелам, не охватывает всех эпизодов с их участием, представленных на Суздальских вратах. Ближе всего к циклу Суздаля «Сказание о чудесах» Пантолеона², но и там отсутствуют некоторые суздальские сцены. Кроме того, ни один из византийских циклов архангела не включает сюжеты, в которых ангелы не изображены. В суздальском цикле есть и одна «ангельская» сцена, которая отсутствует как в византийском цикле архангела, так и в сочинениях, посвящённых ангелам, и даже в самом Писании: это «Укрепление Давида на бой».
При изучении иконографической программы южных врат следует сделать особый акцент именно на сюжетах и иконографических особенностях, выпадающих из византийской изобразительной и литературной традиции архангельского цикла.
Необходимо упомянуть об уже существующих попытках интерпретации цикла южных дверей. К.М. Муратова указывает на две Гомилии Иоанна Златоуста («На собор архангелов» и «На вочеловечение Христа») как на главный источник, вдохновивший создателей программы врат³. В своём анализе она делает особый акцент на клейме «Адам нарицает имена зверям» и ограничивается рассмотрением эпизодов книги Бытия в качестве прообразовательных сцен, символизирующих евангельские события. Действительно, такой подход в толковании средневековых ветхозаветных циклов распространён в современной науке, однако он предполагает целостность ветхозаветного цикла. Адам и Авель очень часто толкуются как прообразы Христа, но доминировали ли прообразовательные идеи при составлении программы Суздальских врат? На наш взгляд, ссылка на Новый Завет не была решающей в выборе эпизодов. Как правило, подобная интерпретация обусловлена включением в цикл параллельных эпизодов из Евангелия, но в суздальском цикле отсутствуют любые отсылки к Новому Завету, потому этот метод не позволяет целостно понять иконографическую программу и не совсем оправдан.
Таким образом, исследуя цикл южных врат, мы имеем дело с индивидуально подобранным набором клейм. В нём преобладают сцены с ангелами, однако ряд иконографических особенностей этого набора не находит себе аналогий в сохранившихся византийских памятниках. Чем руководствовались его составители, и лежит ли в его основе вообще некая единая идея?
Допустим, что одним из текстов, который связывал сюжеты южных врат и вдохновил авторов программы, могла бы быть Псалтирь. Одна из главных идей Псалтири – моление о божественном покровительстве – рефреном отражена в стихах некоторых псалмов о том, что Бог укрывает человека «в тени своих крыл». Во многих случаях, когда псалмопевец обращается за заступничеством к Богу (что и является одним из основных мотивов Псалтири), подразумевается крылатое существо. В строках псалмов читается понимание того, что божественная защита осуществляется ангелом: теоретически, это может быть архангел Михаил, просто ангел, или Троица⁴.
Любопытен пример буквального понимания этой идеи на одной из сторон резного оклада Псалтири Карла Лысого (между 842 и 869 гг., Национальная библиотека Франции, ms. lat. 1152). На верхней крышке оклада иллюстрируется Пс. 56,1: «Помилуй меня, Боже, помилуй меня, ибо на Тебя уповает душа моя, и в тени крыл Твоих я буду надеяться...» – ребёнок сидит под сенью распахнутых крыльев ангела⁵.
Попробуем рассмотреть по отдельности некоторые композиции, «аномальные» в контексте архангельского цикла.
Иллюстрации к Книге Бытия не часто входят в византийский архангельский цикл, и суздальский вариант, включающий четыре сцены, является самым развёрнутым. Первая композиция, «Сотворение Адама», показывает сотворение и одновременно оживление первого человека. В византийских Псалтирях «Сотворение Адама» сопровождало текст Пс. 118,73: «Руки Твои сотворили меня и устроили меня; вразуми меня, и научусь заповедям Твоим»⁶, а в Псалтири Томича (1360–1363) – напротив Пс. 118,131 («Открываю уста мои, и вздыхаю; ибо заповедей Твоих жажду…») представлена композиция Оживление Адама⁷, т.е. в Пс. 118 отражены оба смысловых мотива клейма южных врат Суздаля.
Вторая сцена – Адам нарицает имена (Илл. 1) – используется для иллюстрации Пс. 8,6–9: «Не много Ты умалил его перед ангелами; славою и честию увенчал его; поставил его владыкою над делами рук твоих; всё положил под ноги его; овец и волов всех, и также полевых зверей, птиц небесных и рыб морских…». В большинстве сохранившихся известных нам образцов Адам изображён нагим и без Евы. Суздальское клеймо уникально тем, что Адам не обнажён и присутствует Ева. Момент передачи Богом власти над зверями упомянут не только во второй главе книги Бытия, но и в первой (Быт. 1,26–28). Согласно этому тексту, Бог сотворил Еву и, вверяя людям правление над всем тварным миром, обращается как к мужчине, так и к женщине, потому присутствие Евы, строго говоря, оправдано самим текстом Библии и не имеет особого символического значения. Единственный раз, когда, по-видимому, иллюстрировались именно эти строки Писания – миниатюра латинской рукописи Парафраз Кэдмона (ок. 1000 г.)⁸. В ней Адам и Ева дают имена зверям вместе; они обнажены и находятся посреди райского сада.
Между тем, в Лондонской Псалтири (Add. 19352) в миниатюре к Пс. 8,7–9 (л. 6 об.) среди зверей и львов вместе с Адамом изображена Ева как владычица земли⁹. Т.е. именно в иллюстрации Псалтири мы находим единственную аналогию суздальскому клейму, повторяющую его главные отличительные особенности: имена животным дают оба прародителя и оба они одеты, хотя иконографические схемы этих композиций не похожи друг на друга. Одетый Адам, нарицающий зверей, сопровождает Пс. 8 во многих сохранившихся византийских маргинальных Псалтирях, начиная с Хлудовской¹⁰. Очень важно, что на непосредственную связь Пс. 8 именно с первой главой Книги Бытия (1,26), а также с темой наречения зверей указывает Иоанн Златоуст в своих Комментариях к псалмам¹¹.
Выходит, что сама по себе довольно редкая сцена, да ещё с такой уникальной иконографией (изображением одетого Адама, а в случае Псалтири Феодора – в сопровождении Евы), распространена в миниатюрах византийских Псалтирей «монастырского» типа, а её связь с 8 Псалмом подкреплена святоотеческими комментариями¹².
Необходимо подчеркнуть, что одетый Адам, восседающий на троне, представлен в этой сцене в ряде английских Бестиариев XII в.¹³ Суздальское клеймо удивительно близко миниатюре одного из них (Британский музей, ms. Roy 12 F XIII, л. 34 об.)¹⁴
Сцена «Укрепление Давида на бой» уникальна в рамках цикла архангела в целом, в византийском искусстве она беспрецедентна (Илл. 2).
В Библии данный эпизод отсутствует: там не сказано, что перед битвой Давиду являлся ангел, и не акцентировано, что он специально молился Богу об укреплении на бой, т.е. нет ни прямых текстовых, ни иконографических источников. У Пантолеона говорится лишь о самой битве Давида с Голиафом – тогда ангел действительно помог Давиду. Изображения этой битвы многочисленны, в том числе в Псалтирях. Однако там речь идёт о самой битве, а на вратах подчёркнут момент укрепления на бой, т.е. божественной помощи.
В Псалтири существует отдельный псалом, который, можно рассматривать как молитву Давида перед боем: Пс. 143 – «Псалом Давида, к Голиафу». Там есть такие строки: «Благословен Господь, Бог мой, научающий руки мои для битвы, персты мои – для войны: милость моя и прибежище моё, Заступник мой и Избавитель мой, Защитник мой, и на Него я уповал, Он подчиняет народ мой мне…» (Пс. 143,1–2).
Нам удалось обнаружить два примера композиции, о которых с достаточной степенью уверенности можно сказать, что они воплощают ту же самую идею, что и в Суздальских вратах. Все они принадлежат западноевропейскому искусству. Первый – это капитель из дворика-клуатра в Муассаке (ок. 1100 г.; с одной стороны – битва Давида с Голиафом, с другой – ангел является Давиду перед битвой)¹⁵. В отличие от «коленопреклонённой» версии Суздаля, в Муассаке Давид стоит перед божественным посланником. Второй пример – миниатюра Псалтири из Парижа (Национальная библиотека Франции, ms. lat. nouv. acq., 1392, л. 20, нач. – перв. пол. XIII в.)¹⁶.
Получается, что сцена «Укрепление Давида на бой» была сконструирована специально для выражения конкретной идеи. Её иконографическая схема скопирована с двух других клейм – «Явления Троицы Аврааму» и «Явления ангелов Лоту»¹⁷. Эти три сцены совершенно одинаковы, значит, клеймо с Давидом – результат замысла авторов цикла, в нём главное – идея, для выражения которой не нашлось специальных образцов византийской иконографии.
Очевидно, схема имеет не нарративный, а символический характер. Повторённая в Суздальских вратах трижды, она превращается в знак, выражающий мотив упования на божественную помощь. А одинаковая иконографическая схема, три раза воспроизведённая в цикле, может рассматриваться как некая аналогия текстовому рефрену, т.е. строкам псалмов, которые воплощают одну и ту же идею взывания к божественному покровительству. Это выявляет общность смысла композиций, несмотря на то, что речь идёт о трёх разных персонажах – Аврааме, Лоте и Давиде. Такая «тройная рифма» усиливает звучание концепции, заложенной в произведении.
Обратим внимание на ещё одну сцену Суздальских врат. Накануне сражения с Голиафом, согласно Библии, Давид перед Саулом вспоминает о том, как ему уже приходилось расправляться с другими врагами – львом и медведем (1 Цар. 17,34). Не исключено, что сцена с безбородым юношей, душащим льва, помещённая на нащельнике внизу врат, изображает не Самсона, как принято считать, а Давида. Примеры изображений именно этого эпизода из жизни Давида многочисленны: рельеф Дмитриевского собора во Владимире, оклад Псалтири Эгертона (Псалтирь Милисенды, 1131–1143 гг., Британская библиотека, ms. 1139)¹⁸, портал собора в Амальфи (в нижней части откосов)¹⁹. Важно, что именно этот сюжет предшествует битве с Голиафом, и что он прочно связан с Псалтирью как текстуально, так и в византийской традиции её иллюстрирования. В византийских Псалтирях последний, 151 псалом, не включённый в канонический вариант, оформляли сценой «Давид убивает медведя» и рядом – «Давид убивает льва». Заголовок этого псалма так и гласит: «Этот псалом, отдельно написанный о Давиде, и вне числа, когда он победил в единоборстве с Голиафом».
Вот ещё ряд сюжетов Суздальских врат, которые активно выступали в качестве иллюстраций византийских Псалтирей (и «монастырских», и «аристократических»): «Покаяние Давида», «Явление ангела Гедеону»²⁰, «Троица»²¹, «Даниил во рву львином»²², «Лествица Иакова»²³, «Уничтожение Содома»²⁴.
К теме трёх отроков в пещи, уже затронутой раз в клейме врат, обращаются повторно на нащельнике (медальоны с изображением Даниила и Анании, Азарии и Мисаила). В чём причина этого повторения? Начиная с XI в. в Псалтирях в конце шла развёрнутая иллюстрация к «Песне трёх отроков»²⁵. Миниатюра с тремя отроками также неизменно включена в традицию византийских Псалтирей «аристократической редакции»²⁶. Особо интересна для нас Псалтирь из собрания Дамбартон Оукс (cod. 3)²⁷, которая помимо повествовательных иллюстраций истории трёх отроков имеет, как и Суздальские врата, отдельные изображения еврейских юношей²⁸.
Суздальский цикл мог не иметь под собой конкретной текстовой основы, принимая во внимание очень индивидуальный подбор сюжетов и детали иконографии. Отдельные сцены, чужеродные византийскому циклу архангела («Адам нарицает имена зверям», «Укрепление Давида на бой»), а также клеймо «Покаяние Давида», повторное обращение к мотиву трёх отроков и прочие косвенные признаки могут свидетельствовать о связи цикла с традицией толкования и иллюстрации Псалтири. Мы показали, что в русле христианской традиции многие сюжеты южных врат так или иначе привлекались для иллюстрации Псалтирей, точнее, использовались для наглядного толкования её стихов. В рамках гипотезы предположим, что набор сцен мог отражать разный характер псалмов: и моление о покровительстве и об отмщении врагам, и хваление Господа, и прославление княжеской власти. Псалтирь как целостное литературное произведение органично вбирает в себя все грани смысла, заложенные в иконографической программе суздальских дверей.
Следует признать, что сложность и крайне индивидуальный характер программы южных врат, скорее, выводят её интерпретацию за границы одного конкретного текста. Творцы цикла черпали вдохновение из многообразного иконографического репертуара и использовали широкую интернациональную палитру образцов, существовавших в искусстве христианского мира к рубежу XII–XIII вв.