Д.А. Скобцова (Межобластное научно-реставрационное художественное управление, Москва)
Образы святых князей Бориса и Глеба в росписи Спасо-Преображенской церкви Евфросиниева монастыря в Полоцке

Борис и Глеб¹, сыновья киевского князя Владимира Святославича, убитые в ходе междоусобной борьбы их братом Святополком, стали первыми святыми, канонизированными русской Церковью, и пользовались особым почитанием на всем протяжении ее истории. Их прославление в XI в.² в лике мучеников-страстотерпцев, совершивших подвиг непротивления смерти, принесших добровольную жертву не за веру Христову, но «в последовании Христу»³, служило утверждению христианства в недавно крещеном государстве, укреплению его Церкви и правящей династии. Рано установившееся почитание Свв. Бориса и Глеба стремительно распространилось не только в русской земле, но и за ее пределами. В 1095 г. частицы мощей Св. Глеба «со товарищи» попадают в чешский Сазавский монастырь⁴, а в «Книге Паломник» Добрыни Ядрейковича, будущего новгородского архиепископа Антония (ок. 1200 г.), среди святынь Царьграда упоминаются образ Свв. Бориса и Глеба в Софийском соборе и посвященная им церковь в Испигасе⁵.
О масштабах культа князей-мучеников на территории Руси свидетельствуют и памятники художественной культуры: внушительное число храмов и монастырей в честь святых, возведенных вслед за первыми церквями в Вышгороде, на Альте и Смядыни – местах их смерти, – а также многочисленные произведения изобразительного искусства, как домонгольского, так и более поздних периодов. Известно, что самые ранние образы Бориса и Глеба появились на начальном этапе их почитания, а древнейшим из сохранившихся парных живописных изображений (исключая фигуры на полях иконы «Святитель Николай Чудотворец с избранными святыми» из ГТГ⁶) до недавнего времени считался образ второй половины XIII в. из Савво-Вишерского монастыря близ Новгорода, хранящийся в Музее русского искусства в Киеве⁷. Однако в ходе реставрационных работ в Спасо-Преображенской церкви Евфросиниева монастыря была раскрыта близкая по иконографии композиция со Свв. Борисом и Глебом, которая, как и весь основной комплекс росписи, была создана около 1161 г.⁸ (Илл. 1). Таким образом, фреска полоцкого храма оказывается первым по времени дошедшим до нас изображением Бориса и Глеба в монументальном искусстве и первым их совместным изображением в живописи. При изучении этой композиции мы будем опираться на публикации Э.С. Смирновой, которая специально занималась начальным периодом иконографии святых князей⁹.
Изображения Свв. Бориса и Глеба отличаются неповторимыми чертами. Создатели их иконографии, использовавшие опыт греческого искусства, вводя новые фигуры в мир православной святости, должны были выделить образы мучеников, сделать их узнаваемыми, дабы прославить русскую Церковь и благочестие русского княжеского дома¹⁰.
Уже в домонгольский период иконография Бориса и Глеба отличалась разнообразием типов и их смысловых оттенков, что было обусловлено различными гранями почитания святых страстотерпцев, которые изображались как вместе, так и по отдельности. Единоличные образы Бориса известны по некоторым княжеским печатям: например, по печати XII в. (?) с фигурами святого князя и евангелиста Иоанна Богослова, владелец которой не известен, а также по миниатюре-фронтиспису Евангелия учительного Константина, пресвитера Болгарского, из ГИМ (Син. 262, л. 1 об.), датируемого концом XII – началом XIII в. или (вслед за Е.В. Ухановой) началом – первой третью XII столетия¹¹. Образы Св. Глеба есть на печати, предположительно принадлежавшей Глебу Всеславичу, княжившему в Минске в 1104–1119 гг., на стеатитовой иконке из ГИМ, найденной на Таманском полуострове, которую датируют XI в. (связывая с именем Глеба Святославича), либо концом XII – началом XIII столетия¹². Особое почитание одного из двух братьев-мучеников и, как следствие, появление их изображений отдельно друг от друга может объясняться патрональными соображениями, т.е. именем заказчика, святым которого был либо Борис, либо Глеб.
В отдельную группу следует выделить встречающиеся среди единоличных образов святых их фигуры с моделью церкви в руке, которые отражают представление о Борисе и Глебе как о небесных покровителях храмов, вероятно, выстроенных в их честь, и шире – как о заступниках русской Церкви в целом. В качестве примеров назовем миниатюру в «Слове Ипполита, папы Римского, о Христе и антихристе» начала – первой трети XII в. из ГИМ (Чуд. 12, Лист 1 об.), где изображен Св. Борис¹³, и ряд крестов-энколпионов с аналогичными образами, сыгравших существенную роль в распространении культа святых князей.
Парные изображения Бориса и Глеба относятся к наиболее вариативному пласту их иконографии. Помимо конных образов святых, известных по рельефу южного фасада Дмитриевского собора во Владимире 1190-х гг.¹⁴ и, возможно, росписи церкви селения Челлунге на острове Готланд в Швеции примерно того же времени («Чудо об освобождении двух узников» (?))¹⁵, существовал тип парного фронтального изображения князей-мучеников. По замечанию Э.С. Смирновой, эта схема восходит к древнейшей иконе из пятиглавого деревянного храма в честь святых, возведенного Ярославом Мудрым в Вышгороде (до 1054 г.), о котором упоминается в «Чтении о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» преподобного Нестора Печерского (1080-е гг.). В тексте говорится, что Ярослав «повеле же и на иконе святою написати, да входяще вернии людии въ церковь ти видяще ею образъ написанъ, и акы самою зряще, ти тако с верою и любовию покланяющеся има и целующе образъ ею»¹⁶. Подобные иконы должны были находиться и в Борисоглебских храмах, построенных в XI–XII вв. на Альте, Смядыни, в новгородском Детинце, в Чернигове, Рязани, Кидекше, Гродно, Новогрудке и в Бельчицком монастыре Полоцка.
Именно к такому иконографическому типу относится композиция Спасской церкви Евфросиниева монастыря. Полоцкие образы Глеба (слева) и Бориса (справа) размещены в западном рукаве креста, на южной грани северо-западного подкупольного столба, во втором снизу регистре декорации. Святые идентифицируются не только по характерному облику, но и благодаря отчетливо читающимся следам сопроводительных надписей на фоне в верхней части композиции – «ОА ГЛЕБЪ» и «ОА БОРИС». Фронтальные фигуры князей представлены в рост, в одинаковых позах, сходные силуэты подчеркивают их единодушие и твердость, подобно образам святых братьев Флора и Лавра или Космы и Дамиана. Но если последние совершенно нераздельны, то и Борис, и Глеб имели собственную историю мученичества и противопоставлялись как старший, более стойкий, и младший, ищущий духовной поддержки. Иногда они изображались словно в диалоге, как на резной каменной иконке XIII в. из Солотчи, хранящейся в Рязанском музее¹⁷, либо в резьбе северного фасада Дмитриевского собора во Владимире (90-е гг. XII столетия)¹⁸.
В росписи Спасского храма Полоцка переданы возрастные различия святых князей, хотя в ряде памятников – к примеру, в росписи церкви Вознесения Господня в Милешево (Сербия, 1220-е гг.)¹⁹, на серебряных изделиях и произведениях с перегородчатой эмалью XII в. – оба брата предстают похожими, без бороды и без усов²⁰. В Полоцке Св. Борис написан в соответствии со сведениями, приведенными в «Сказании, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба»: молодым, с круглым лицом, небольшой темной бородой и усами. Глеб, описание облика которого не сохранилось, по традиции изображен юным, безбородым, с ниспадающими на плечи длинными локонами, чуть более светлыми, чем у брата.
Отличительной особенностью иконографии Свв. Бориса и Глеба являются их княжеские одежды и головные уборы, указывающие на регион, из которого происходили мученики. В полоцкой росписи их одеяния типичны²¹: на святых красные сапоги, унизанные жемчугом, длинные рубахи из узорной ткани – синяя у Глеба и красно-розовая у Бориса – с драгоценными браслетами-поручами на плечах и запястьях и широкой каймой на подоле, но без пояса. Поверх накинуты длинные плащи-корзна из плотной ткани, расшитые орнаментом в виде пальметт, помещенных внутри кругов или сердцевидных обрамлений. Красно-розовый плащ Св. Глеба и голубой плащ Св. Бориса, края которых украшены жемчугом и драгоценными камнями, скреплены сбоку на груди застежкой типа фибулы. На головах князей-мучеников высокие шапки, идентичные тем уборам Бориса и Глеба, что мы видим на фреске из Милешево.
Оба святых изображены с нимбами и держали в правой руке по кресту, написанному белилами, который символизировал их мученическую кончину. Сейчас об этом позволяют судить остатки краски и жест рук, поднятых на уровень груди. Кисть левой руки, как Бориса, так и Глеба, показывается из-под плаща, который ниспадает спереди характерным треугольным клином (распространенная деталь этой иконографии). Следовательно, святые должны были держать в руках мечи, воинский атрибут, указывающий на принадлежность к княжескому роду – как представленный напротив в том же регистре Св. Вячеслав Чешский. Правда, в последнем случае, изображение клинка, вероятно, является темперной записью середины XVII в.²², тогда как рукоять может относиться к первоначальному слою живописи – тогда получается, что клинок, а, скорее всего, ножны не были видны.
Композиция со святыми князьями Борисом и Глебом в Спасской церкви Евфросиниева монастыря демонстрирует нам не идеально-условные образы, но индивидуализированные, отличающиеся друг от друга изображения, можно сказать – несущие на себе некий оттенок «портретности». Особенностью полоцкой фрески является порядок расположения фигур святых: Глеб, младший из братьев, представлен слева, т.е. первым, тогда как обычно это место было отведено Борису. Э.С. Смирнова в своей статье, опубликованной в «Борисо-Глебском сборнике», приводит сведения Ипатьевской летописи, где под 1289 г. упоминается об украшении окладами Евангелий-апракос, предпринятом волынским князем Владимиром Васильковичем. Там сказано, что в состав оклада входила цата с изображениями мучеников Глеба и Бориса, и последовательность, в которой названы имена, может свидетельствовать о большем значении, придававшимся святому, указанному первым²³. Отметим, что среди историков и филологов существует мнение об особом почитании на ранних этапах сложения культа святых князей именно Глеба (до начала XII в.)²⁴. Кроме того, особенность фрески Спасского храма можно объяснить тем, что, располагаясь справа на южной грани северо-западного подкупольного столба, фигура Бориса, «старшего» святого, находится ближе к алтарной зоне, нежели образ Глеба.
Отдельного рассмотрения требуют причины появления фигур Бориса и Глеба в стенописи полоцкого Спасского храма, контекст, в который они помещаются и их место в программе декорации и составе святых, о чем мы выскажем несколько предварительных соображений. Почитание первых русских святых, распространившееся в XII в. из Вышгорода – первоначального центра культа – в другие земли, в домонгольский период укрепилось и в Полоцком княжестве. Это подтверждается существованием в Полоцке Борисоглебского храма в Бельчицком монастыре (начало или середина XII в.) и образами святых князей среди фресок Пятницкой церкви той же обители, которые А.А. Селицкий датирует в пределах первой половины XII в.²⁵, а В.Д. Сарабьянов относит к середине того же столетия²⁶. Известны и памятники «малых форм» с изображениями Бориса и Глеба, найденные на территории, принадлежавшей Полоцкому княжеству, в частности, бронзовая подвесная иконка из Копыся, по мнению специалистов, созданная в середине XII в.²⁷ или, что вероятнее, в начале XIII в.²⁸ (Музей Белорусского государственного университета в Минске).
Особое почитание Свв. Бориса и Глеба в Полоцкой земле могло определяться не только их статусом покровителей христианства и русской Церкви, но и иными причинами, как в случае с их образами в конхе церкви Спаса на Нередице (1199), где они предстают перед Богоматерью как заступники погибших юными детей строителя храма Ярослава Владимировича²⁹. Напомним также, что Борис и Глеб были «сродниками» заказчицы росписи полоцкой Спасской церкви – преподобной Евфросинии, приходившейся дочерью витебскому князю Святославу Всеславичу. Кроме того, вслед за В.Д. Сарабьяновым³⁰, следует отметить, что Свв. Борис и Глеб, наряду с представленными напротив них мучениками Романом (Римским, Кесарийским или Самосатским (?)) и Вячеславом Чешским, который также был убит своим братом Болеславом при схожих обстоятельствах,³¹ – являлись небесными покровителями родственников полоцкой игуменьи³². Включение фигур Бориса и Глеба в роспись Спасского храма могло быть связано не только с патрональными соображениями: здесь показательны интерпретация образов русских святых в составе декорации Милешево как предостережение против усобиц сыновьям сербского короля Стефана Первовенчанного³³ и указание источников на миротворческую деятельность Св. Евфросинии.
Изображения Свв. Бориса и Глеба в полоцком храме в одном регистре со Свв. воинами Георгием (патроном отца заказчицы), Димитрием Солунским, Прокопием, Феодором Тироном и рядом с Евстафием и Никитой, недалеко от образов святых врачей Космы и Дамиана, Флора и Лавра вводит русских мучеников в общий круг византийских святых, указывая на почитание братьев как воинов и целителей. В аналогичном контексте (среди воинов) Борис и Глеб были изображены в церкви Николы на Липне (1290-е гг.)³⁴ и представлены на полях иконы «Святитель Николай с избранными святыми» из этого храма³⁵, иконы близкого иконографического извода, хранящейся в ГТГ³⁶, и на крестах-энколпионах. Показательно, что и упоминающиеся в «Сказании о святых мучениках Борисе и Глебе» Свв. Никита, Варвара и Вячеслав Чешский написаны в западной части четверика полоцкой церкви, рядом с князьями-страстотерпцами³⁷.
Размещение образов святых в том же уровне, что сцена «Причащение апостолов» в алтарной апсиде храма Евфросиниева монастыря, подчеркивает в почитании Бориса и Глеба тему невинной жертвы, мотив телесного и духовного исцеления. А находящаяся на западной стене западного рукава церкви композиция «Воздвижение креста» с включенными в нее образами Константина и Елены – словно фланкированная фигурами Романа, Вячеслава, Бориса и Глеба – позволяет провести параллель между святыми князьями, утвердившими христианскую веру на Руси, и святыми равноапостольными императором и царицей. Изображения Бориса и Глеба, наделенные столь многочисленными и разнообразными смысловыми оттенками в росписи Спасского храма, нуждаются в дальнейшем исследовании. Однако уже сейчас можно сказать, что их появление вносит в программу декорации местную составляющую и дополнительно акцентирует стремление Полоцка заявить о своей роли духовного центра и своем участии в укреплении русского христианства.

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 11-24-01006а/Bel.