П.Г. Ершов (Российский институт истории искусств, Санкт-Петербург)
Успенский собор Старицкого монастыря и «архаизирующие» памятники первой половины XVI века¹

Введение
Строительство итальянских архитекторов в последней четверти XV – начале XVI в. в Московском Кремле безусловно повлияло на архитектуру последующего времени. В первой трети XVI в. особенно заметно стремление русских зодчих перенять элементы новой архитектуры (при этом деятельность итальянских мастеров на Руси прерывается лишь в начале 1540-х гг. [21, с. 218]). Основным типом соборного храма для этого времени являлась четырех- или шестистолпная постройка. Чаще всего подобный храм ориентировался на Успенский и Архангельский соборы Кремля. Возведенный Алевизом Новым в 1505‒1508 гг., Архангельский собор (в это же время Алевиз строит церковь Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, а Бон Фрязин — церковь-колокольню Иоанна Лествичника [21, с. 223]) выделяется, прежде всего, своей насыщенной ордерной декорацией, содержащей ранее не известные на Руси элементы: раковины в закомарах, роскошные порталы, сложнопрофилированные «акантовые» капители, круглые окна, филенки. Именно эти детали впоследствии широко использовались в декоративном оформлении храмов на протяжении всего XVI в. Причем если в 1500 ‒ 1510-х гг. происходит освоение и переработка новых декоративных приемов, то с 1520-х гг. можно говорить о полноценном вхождении «итальянизмов» в русскую архитектуру [2, с. 188]. Тем более кажется необычным появление в это время такого оригинального памятника, как Успенский собор в Старице. Несмотря на обилие ордерной декорации в интерьере, общая композиция, характерная для раннемосковского зодчества, выделяет храм среди построек 1510 ‒ 1530-х гг. Тем не менее, старицкий памятник не был единичным явлением в данный период. Мы можем говорить о существовании «архаизирующего направления» целой группы памятников (Рождественский собор Рождественского монастыря в Москве, Благовещенский собор в Киржаче, Успенский собор Княгинина монастыря во Владимире, Рождественский собор Медведевой пустыни, Успенский собор Симонова монастыря, Успенская церковь в Клину), в архитектуре которых практически отсутствуют итальянизирующие мотивы. Точнее, они оказываются как бы сосредоточенными в интерьере храмов, фасады и некоторые конструктивные особенности этих памятников обнаруживают сходство с архитектурой «доитальянской» Москвы.

Успенский собор Старицкого Успенского монастыря
Динамичность архитектурных форм Успенского собора в Старице²  — первая мысль, возникающая при взгляде на памятник (Илл. 94). И действительно, ритм кокошников, развернутые углом к главным фасадам квадратные постаменты малых глав, изломанные линии апсид, повышенные центральные закомары приводят стены храма в движение, появляется даже впечатление, что они наклонены внутрь. Но это движение не драматическое, порывистое (как, скажем, в Спасском соборе Андроникова монастыря), а спокойное, величавое. Эффект «взлета» центрального барабана как бы «гасится» малыми главами, делающими его подъем не столь резким. Способствуют этому и горизонтальная линия аркатурного пояска, и округлость порталов, не имеющих острого килевидного подъема. Возникает впечатление ступенчатого, поступательного восхождения (начинающегося еще со ступеней храмового постамента) всех архитектурных форм к вершине — главному барабану, «вырастающему» из ярусов кокошников. Трудно говорить о какой-то раздельности масс собора, «распаде» его на разные части. Скорее налицо компактность, сплоченность объемов, каждый из которых не смог бы мыслиться отдельно от целого. Говорит об этом и симметричность в расположении декора на фасадах, отсутствие иррациональности в построении архитектурной композиции храма. Большое значение имеет и фактура самих стен. Контраст белого, отшлифованного камня и темных кровель подчеркивает и выделяет архитектурные элементы храма. Сочная профилировка архивольтов закомар, кокошников, капителей и карнизов рождает живописную игру светотени на фасадах собора. Характер интерьера задается плавным ритмом пологих сводов и арок, ступенями поднимающихся к барабану. Многочисленные карнизы лишь подчеркивают важные в конструктивном плане части (пяты арок и сводов, базы столбов). В то же время они несколько смягчают, успокаивают порывистое движение, содержащееся в несущих частях храма. Не чувствуется напряженности и в том, как распределено освещение. Помимо окон центрального барабана, свет проникает в здание через окна малых глав, окна в южной, западной и восточной стенах (Илл. 95). Таким образом, свет как бы связывает пространства подкупольного квадрата и угловых помещений. Интерьер не распадается на разрозненные компартименты, в нем нет отчетливо выраженной столпообразности, он остается единым.
Несмотря на обилие элементов ордерной декорации в интерьере, общая композиция, характерная для раннемосковского зодчества, выделяет храм среди построек 1510 ‒ 1530-х гг. Рассмотрение архитектурных особенностей Успенского собора в Старице позволяет вы- явить несоответствие между внешним и внутренним видом собора. Архаичное решение объема (с пониженными угловыми ячейками и выделенным средокрестием), происходящее из раннемосковской архитектуры, сочетается с развитой ордерной декорацией в интерьере храма. Однако в этом соседстве нет противоречия, различные по происхождению архитектурные формы гармонично скомпонованы в единое целое. Необходимо отметить качество исполнения самих элементов — цоколя, карнизов, архивольтов, декоративных деталей.

«Архаизирующие» памятники 1520 ‒ 1520-х гг.
Характерно, что указанные нами памятники в большинстве своем не имеют точной датировки (кроме собора Медведевой пустыни и собора Симонова монастыря), что затрудняет их «привязку» к какому-либо периоду в первой половине XVI в. Наиболее близкой постройкой к Успенскому собору Старицы, как мы уже не раз отмечали выше, является Рождественский собор Рождественского монастыря в Москве (Илл. 96). Датой его возведения, напомним, долгое время считались 1501‒1505 гг. [11, с. 82; 14, с. 5; 15, с. 350; 26, с. 57]. Однако в последнее время эта дата вызвала сомнение у исследователей. А.Л. Баталов и А.В. Яганов в своих статьях не без оснований предложили датировать памятник гораздо более широким временным отрезком — первой половиной XVI в. [1, с. 152; 27, с. 133]. Чтобы попытаться приблизиться к решению этого вопроса, обратимся к архитектуре Рождественского собора.
Архитектуре Рождественского собора присущ динамичный характер. Если в случае с Успенским собором Старицы боковые купола «смягчали» взлет центральной главы, то здесь движение всех элементов подчинено ритму ступенчатого восхождения к барабану главного купола. Карнизы как бы разделяют массу Рождественского собора поперек, на две части, противопоставляя их друг другу: приземистый четверик и башнеобразное завершение. Порывистый характер движения архитектурных форм роднит памятник со Спасским собором Андроникова монастыря. Внутреннее пространство храма строится по схожим принципам. Оно складывается вокруг подкупольного квадрата, своеобразного светового столпа. Арочные проемы, соединяющие угловые ячейки с центральными нефами, достаточно высоки, за счет этого единство пространства не нарушается. Тем не менее эти компартименты оказываются слишком затемненными, так как, в отличие от старицкого собора, они лишены световых глав. Здесь опять же налицо сходство с тем, как организована внутренняя композиция собора Андроникова монастыря — резкое нарастание, «взлет» пространства к центральной главе. Правда, в Рождественском соборе этот эффект несколько смягчен ордерной декорацией. Характер интерьера кажется более спокойным и уравновешенным.
Образцом для Рождественского собора мог стать как уже названный Спасский собор Андроникова монастыря, так и каменный храм, который, возможно, стоял на месте храма XVI в. [19, с. 212]. Хотя наличие храма-предшественника у Рождественского собора еще не до конца подтверждено [5, с. 193]. Как бы то ни было, характер расположения итальянизирующего декора в интерьере Рождественского собора свидетельствует об уже достаточно четкой сложившейся системе организации ордерных элементов. Подобная система не могла сложиться раньше, чем в 1520-е гг., вероятнее всего, памятник относится к этому времени. Кроме того, памятник близок к другому, не имеющему точной датировки московскому храму — церкви Антипы Пергамского на Колымажном дворе. Реставрировав- ший этот храм Л.А. Давид отнес его к периоду между 1530-ми и 1550-ми гг. Исследователь увидел сходство в трактовке его капителей с капителями церкви Вознесения в Коломенском (1532) [10, с. 164‒166]. Храм Антипия — это бесстолпная церковь с крещатым сводом, она имеет нестандартное завершение для храмов подобного типа — двумя ярусами кокошников. Двуглавие, городчатый поясок под кровлей барабана, итальянизирующие мотивы в интерьере (лопатки на стенах с аттическим профилем баз и капителей) — все эти черты сближают храм Антипия с Рождественским собором. Итак, мы можем пред- положить, что Рождественский и старицкий Успенский соборы стали одними из первых храмов «архаизирующего» направления.
В 1520 ‒ 1530-х гг. мог быть возведен еще один памятник из указанной нами группы. Это — Успенский собор Княгинина монастыря во Владимире (Илл. 97). Храм возведен на месте древнего домонгольского собора 1200‒1202 гг. и довольно точно повторяет его план, сохраняя в своей кладке и нижние части старого храма [6, с. 442]. Как и в случае с Рождественским собором, собор Княгинина монастыря не имеет точной даты постройки. Практически все ученые относили постройку храма к рубежу XV‒XVI вв. [6, с. 441; 7, с. 107; 15, с. 364; 25, с. 64], в основном обращая внимание на древний домонгольский памятник. Отдельных исследований, посвященных Успенскому собору, нет. Однако в последнее десятилетие подобно Рождественскому собору храм был датирован заново и отнесен к 1540 ‒ 1550-м гг. [4, с. 80; 27, с. 144]. Тем не менее ряд черт в архитектуре собора Княги- нина монастыря говорит о явной близости с московским памятником.
В архитектуре Успенского собора Княгинина монастыря можно отметить целый комплекс конструктивных и декоративных элементов, сближающих его с Рождественским собором. К конструктивным элементам, роднящим памятники, относятся повышенные подпружные арки, крестчатые столбы и крестовые своды в угловых ячейках. Такая деталь, как городчатый пояс, также воспроизведена на фасадах собора Княгинина монастыря. Однако убедительнее о сходстве двух храмов говорит ордерная система, примененная в интерьере Успенского собора. Профилированные базы и капители в два уровня на столбах, многообломный карнизный пояс под конхой апсиды, карнизы под пятами арок, перекинутых к стенам, валиковые «кольца» в барабане — все эти детали мы уже видели в Рождественском соборе. Необходимо также отметить изящество, тонкость и профессионализм исполнения всех профилей в соборе Княгинина монастыря [23, с. 328], что может говорить о возможном участии в его постройке столичных мастеров. Вряд ли можно предполагать, что эти два памятника возводились одними и теми же мастерами, тем не менее указанные нами общие черты говорят о близости времени возведения обеих построек. Композиция завершений Успенского собора отличается от завершений собора Рождественского монастыря. В данном случае могло сыграть свою роль влияние домон- гольского предшественника владимирского храма, возможно имевшего ярусное заверше- ние [6, с. 445]. На основании приведенных нами аргументов дату возведения Успенского собора Княгинина монастыря вполне логично отнести к 1520 ‒ 1530-м гг., то есть к тому же периоду, к которому мы отнесли постройку Рождественского собора.
Следующим памятником, о котором пойдет речь в нашей работе, будет Благовещенский собор Благовещенского монастыря в Киржаче (Илл. 98). Время возведения храма также неизвестно. Опубликовавший этот памятник А.И. Некрасов (статья вышла в свет уже после смерти автора) на основании натурных исследований датировал памятник ру- бежом XV‒XVI вв. [17, с. 221]. Впоследствии эта дата вошла в научную литературу [12, с. 45; 13, с. 31; 22, с. 164; 25, с. 222]. При этом ученый предполагал, что Благовещенский собор был построен до Рождественского (который, напомним, датировался 1501‒1505 гг.), аргументируя это архаичностью форм первого [17, с. 226‒227]. Подобно датировкам Рождественского и Успенского соборов дата постройки киржачского храма в последнее десятилетие была отнесена ближе к середине XVI в. Выдвинувший новую гипотезу о времени возведения Благовещенского собора А.В. Яганов считал его прообразом церковь Введения на Подоле Троице-Сергиевого посада 1546/1547 г. постройки [27, с. 140].
Впечатление, производимое архитектурой Благовещенского собора, отличается от впечатлений, порожденных формами старицкого, московского и владимирского памятников. Прежде всего, бросается в глаза массивность, «кряжистость» четверика храма, по сравнению с которым его завершения кажутся несколько непропорциональными. Во многом, это ощущение связано с высокими и мощными апсидами, зрительно увеличивающими массу храма, делая его более «приземленным». С другой стороны, нельзя не от- метить четкость в распределении горизонтальных и вертикальных плоскостей на стенах храма. Центральные прясла, лишенные карнизов, усиливают вертикализм ярусов кокошников и барабана. Внутреннее пространство предстает достаточно затесненным из-за массивных столбов и толстых стен. К тому же высокая алтарная преграда, отделяющая алтарную часть от наоса, делает его фактически двустолпным. Тем не менее пространство остается динамично нарастающим к куполу, благодаря сложной трехуровневой системе сводов. Движение здесь не сдерживается, как в описанных нами выше соборах, итальянизирующим декором. По меткому замечанию А.И. Некрасова, аркам и сводам киржачского храма присуще свойство «перетекания» друг в друга [17, с. 223]. Необходимо отметить и такую особенность, как увеличенное в длину (с запада на восток) подкупольное пространство. Следствием этого стало приближение формы барабана к овалу.
Можно предположить, что прототипом для киржачского памятника действительно был Рождественский собор. На это указывают не только отдельные элементы, но и характер их компоновки. Так, расположение декора апсид у обоих храмов идентично — боковые апсиды имеют городчатый пояс, центральная лишена его. Килевидные ниши-киоты в центральных пряслах, двухуступчатые лопатки на фасадах, городчатый пояс под закомарами и на барабане также говорят о близости памятников. Как нельзя лучше сходство Рождественского и Благовещенского соборов может быть продемонстрировано в конструктивных элементах: крестовые своды в угловых ячейках, а главное, нестандартное трехступенчатое решение системы сводов и подпружных арок, характерное только для этих двух соборов. Полностью совпадает и внутренняя площадь храмов — 15 х 10,4 м [17, с. 232]. При этом в интерьере Благовещенского собора полностью отсутствует ордерная декорация, что может указывать на возведение храма в начале XVI в., однако профилировка архивольтов закомар, кокошников и цоколя, а также крестов вызывает сомнения в подобной датировке. Отказ от «итальянизмов», возможно, свидетельствует о прекращении влияния архитектуры итальянских мастеров. Это связано с прекращением их деятельности, произошедшим на рубеже 1530-х ‒ 1540-х гг. Скорее всего, Благовещенский собор в Киржаче принадлежит именно к 1540-м гг. Местные мастера, строившие храм, довольно точно воспроизведя конструктивные особенности столичного образца — Рождественского собора, упростили декоративные детали, огрубив при этом их профилировку. Необычная трактовка декоративного оформления порталов со сноповидными элементами встречается и в других памятниках середины XVI в., например, в Рождественском соборе Медведевой пустыни [27, с. 139]. Вряд ли уместно сравнение с Введенской церковью Троице-Сергиева посада. Этот храм не сохранил древних завершений и западных столбов, утраченных еще в XVIII в. [20, с. 143], что осложняет его сопоставление с Благовещенским собором. Итак, мы можем предполагать, что Благовещенский собор в Киржаче был возведен в 1540-х гг., ориентируясь в своих архитектурных формах на Рождественский собор Рождественского монастыря в Москве.
Два памятника из нашей группы все-таки имеют точную датировку. Это Успенский собор Симонова монастыря 1546‒1549 гг. [8, с. 52] и Рождественский собор Медведевой пустыни, оконченный в 1547 г. [28, с. 197]. Первый из них, к сожалению, был уничтожен в 1930 г. Однако сохранились обмерные чертежи, план, проект реконструкции и кроки, сделанные П.Н. Максимовым, Н.В. Воблым и Р.Н. Кацнельсоном перед разрушением храма [3, с. 233; 16, с. 215], а также фотографии, позволяющие получить представление о внешнем виде собора. Это был четырехстолпный одноглавый храм на подклете с апсидами во всю высоту здания. Трехуступчатые лопатки с развитыми капителями делили стены на три прясла, каждый из которых завершался закомарой с профилированным архивольтом. В храм вели три перспективных портала с килевидными завершениями. Четверик венчался двумя ярусами килевидных кокошников, на них был поставлен барабан с пьедесталом, оформленным пояском кокошничков [16, с. 215‒216]. О внутреннем убранстве собора судить гораздо сложнее. Учитывая композицию завершений, храм, вероятно, имел повышенные подпружные арки, несомые крестчатыми столбами.Также интерьер был насыщен ордерной декорацией: импосты под пятами подпружных арок, карнизы на стенах и столбах в основаниях арок, перекинутых к стенам [3, с. 222‒233]. То есть налицо конструктивные элементы и детали, связывающие собор Симонова монастыря с другими памятниками «архаизирующего» направления: ярусы килевидных кокошников, отсутствие горизонтальных членений на фасадах, пилястры с профилированными капителями, итальянизирующие мотивы в интерьере, повышенные подпружные арки. Успенский храм продолжает линию других столичных построек, упомянутых нами, — Рождественского собора и церкви Антипия с Колымажного двора. Тем не менее для 1540-х гг. собор Симонова монастыря — единственное здание данного направления.
Другой памятник, Рождественский собор Медведевой пустыни, дошел до нас, хотя и с утратами. Согласно храмозданной надписи, сохранившейся в интерьере памятника, он был закончен в сентябре 1547 г., заказчиком же выступила братия обители [28, с. 196‒197]. Кубический четверик храма, сложенный из кирпича и завершенный полуциркульными закомарами, венчался двумя рядами также полуциркульных кокошников (их остатки скрыты под поздней четырехскатной кровлей [20, с. 84]). Характерно наличие невысоких лопаток, делящих постаменты кокошников, — прием, виденный нами в соборах Княгинина и Рождественского монастырей. В храме Медведевой пустыни существует карниз, отделяющий закомары от стены. Однако его профиль, как и профиль цоколя, предельно упрощен. Уже отмечалось необычная трактовка порталов, выполненных из белого камня, сходная с трактовкой порталов Благовещенского собора в Киржаче — со «снопиками», чередующимися с «дыньками». Еще одна отличительная деталь собора Рождества — узор из крестообразных кирпичей под кровлей апсид и барабана. Помимо этого, барабан имеет валиковые кольца в основании окон и над ними. Во внутреннем пространстве храма четыре крестчатых столба держат повышенные подпружные арки, угловые ячейки перекрыты коробовыми сводами. Ордерная декорация полностью отсутствует, за исключением полочек в завершениях столбов. Таким образом, собор Медведевой пустыни, как и собор в Киржаче, демонстрирует провинциальный вариант храма «ретроспективного» направления, рассматриваемого нами. Для него характерен полный отказ от итальянизирующей декорации интерьера, максимальное упрощение ордерных деталей фасада, некоторая массивность, приземистость всех архитектурных форм.
Совсем недалеко от Медведевой пустыни, в Дмитрове, находится близкий по своим чертам собору Рождества Богородицы собор Бориса и Глеба Борисоглебского монастыря (Илл. 99). Время его постройки неизвестно, в трудах последних десятилетий этот храм датировался 40-ми гг. XVI в. [2, с. 387; 27, с. 143]. В архитектуре дмитровского памятника исследователи справедливо отмечали наличие «цитат» из главного городского Успенского собора [2, с. 195; 29, с. 107‒108]. Действительно, такие итальянизирующие элементы в интерьере Борисоглебского собора, как постаменты западных столбов, импосты на опорах и стенах в основаниях арок, а также порталы со «сноповидными» капителями, указывают на определенный образец [2, с. 195]. Но эти сходные черты сосредоточены внутри храма, его фасады имеют мало общего с собором, возведенным князем Юрием Ивановичем. Крестчатые столбы, полуциркульные закомары и лента из крестообразных кирпичей под ними и на барабане сближают Борисоглебский собор с храмом Медведевой пустыни. Применен здесь и городчатый пояс, знакомый нам по московскому Рождественскому собору, собору Княгинина монастыря и собору в Киржаче. В дмитровском памятнике данный пояс расположен в тех же местах — под карнизами апсид и в пряслах под закомарами. Главным отличием от остальных памятников группы являются пониженные подпружные арки Борисоглебского собора и, как следствие, отсутствие ярусов кокошников. В целом, дмитровский собор, учитывая специфику ориентации на определенный образец (в данном случае Успенский собор Дмитрова), можно поставить в один ряд с собором Медведевой пустыни и собором в Киржаче.
К «дмитровским» памятникам — собору Бориса и Глеба и собору Рождества — примыкает еще один храм, редко упоминающийся в научной литературе. Это — Успенская церковь в селе Иваниши на Волге, недалеко от Старицы (Илл. 100). Храм был построен на вклад боярина И.Ю. Шигоны-Поджогина, приближенного Василия III, и традиционно датировался временем между 1534 и 1542 гг. [2, с. 372; 24, с. 24]. Авторы единственного монографического исследования памятника — А.А. Галашевич и А.И. Финогенов — считают годом основания храма 1534, а завершения — 1539 г. [9, с. 25]. Упенский храм обладает рядом интересных особенностей. В первую очередь, это трехглавие, встречающееся в 1530-х гг. только в одном памятнике — соборе Возьмищенского монастыря. Необычно композиционное построение внутреннего пространства, при котором неправильно расставленные столбы с пониженными подпружными арками обуславливают вытянутую, эллипсовидную форму барабана (нечто подобное мы видели в Благовещенском соборе Киржача). Заслуживает внимания и деталь, достаточно редко встречающаяся в храмах XVI в., — наличие глухих камер над апсидами [24, с. 24]. В декоративном оформлении на- лицо множество элементов, роднящих Успенскую церковь с соборами Дмитрова и Медведевой пустыни. Это и плоские пилястры между апсидами, и пояс из крестообразных кирпичей на барабанах и апсиде, и очень близкая трактовка порталов со «сноповидными» капителями. Характерно и отсутствие ордерной декорации в интерьере Успенской церкви. Особенно заметна связь двух памятников — церкви в Иванишах и Борисоглебского собора при взгляде на декор их барабанов: сходны и килевидный аркатурно-колончатый поясок, обрамляющий окна и валиковое «кольцо» в основании. В остальном — килевидных закомарах, отсутствии карниза под ними, нишах-киотах с обрамлением килевидной аркой, импостах лопаток (с лапидарным профилем) — Успенская церковь близка к храмам, которые мы отнесли к 1520 ‒ 1530-м гг., — соборам Рождественского и Княгинина монастырей. Близкое расположение храма в Иванишах к Старице невольно наталкивает нас на сравнение его с Успенским собором. Однако при взгляде на оба памятника мы практически не сможем найти точек соприкосновения. Такая разница может быть об- условлена заказом. Успенская церковь должна была стать храмом небольшой уединен- ной обители, в которой ее строитель, боярин Шигона-Поджогин, совершал бы иноческий подвиг.  Отсюда  и  достаточно  скромное  декоративное  убранство  памятника,  особенно в интерьере. Собор в Старице, как мы выяснили, являлся одной из доминант столицы удельного княжества, что предопределило репрезентативный, эффектный облик здания. На примере этих двух храмов можно проследить две разные стадии одного «архаизирую- щего» направления в русской архитектуре первой половины XVI в. Церковь в Иванишах, построенная в конце 1530-х гг., знаменует собой отказ от ордерной декорации в интерь- ере, а также некоторое упрощение архитектурных форм, в частности завершений храмов. Успенский храм, таким образом, стал предшественником памятников, возведенных в 1540-х гг., — соборов в Киржаче, Дмитрове и Медведевой пустыни.
Последний храм, которому мы уделим внимание, — Успенская  церковь  в  Клину (Илл. 101). Традиционно она датируется серединой XVI в. [2, с. 386; 12, с. 233; 18, с. 159; 20, с. 218]. Архитектурный облик храма говорит о наличии определенного образца, которым в данном случае стал Успенский собор в Старице. В клинской церкви присутствуют высокие апсиды, разделенные тонкими лопатками, пониженные угловые компартименты и повышенное средокрестие, кокошники в основании барабана, килевидные архивольты порталов. Успенская церковь одноглавая, боковых глав нет, вместо этого угловые ячейки перекрыты крестовыми сводами (как в соборе Рождественского монастыря Москвы). Главной особенностью памятника являются треугольные фронтоны, завершающие прясла вместо закомар. Такой прием мог перейти из построек начала века — церкви Благовещения Благовещенского погоста, собора Иоанновского монастыря в Москве [2, с. 386]. Итальянизирующий декор также напоминает нам о старицком соборе — многообломные цоколь и карнизы, капители лопаток, профилированные фронтоны, базы крестчатых столбов и трехчастные импосты, венчающие их. Однако профилировка всех элементов упрощена и даже несколько огрублена. Да и композиционно храм решен не слишком удачно. Пониженные подпружные арки предопределили отсутствие ярусного венчания. Без таких завершений храм производит впечатление приземистого, «распластанного» по земле здания. Очевидно, что церковь возводилась местными мастерами, которые не решились на смелый прием — завершения храма пирамидой кокошников. Указанные особенности — упрощенная профилировка, пониженные подпружные арки — свидетельствуют о верности датировки памятника серединой XVI в. Так или иначе, Успенская церковь в Клину хронологически является последним памятником, завершающим «ретроспективное» направление.

Заключение. Основные выводы
Итак, мы рассмотрели достаточно большую группу храмов, укладывающихся в период между 1520-ми и концом 1540-х гг. Подведем некоторые итоги. В первую очередь, необходимо отметить, что все памятники имеют статус монастырских соборов. Вероятно, и возведены они были на средства братии (исключение составляют Успенский собор в Старице и Успенская церковь в Иванишах — княжеская и боярская постройки). По крайней мере, в одном случае сохранилось точное свидетельство о строительстве храма на монастырские деньги: речь идет о соборе Рождества Богородицы Медведевой пустыни [28, с. 197]. Более того, за довольно долгий период времени (со второй половины 1530-х до конца 1540-х гг.) не встречается известий о государственном, великокняжеском заказе [27, с. 141]. Это связано с малолетством Ивана IV и, как следствие, отсутствием строительных инициатив с его стороны. Ситуация меняется в начале 1550-х гг., когда после победоносного Казанского похода была создана особая государственная программа строительства памятных храмов. Поэтому неудивительно, что в 1540-е гг. инициатива возведения храмов сосредотачивается в руках монастырей. Мастерами, строившими для монастырей, были, скорее всего, русские ученики итальянских архитекторов. Как можно заметить, главным условием, выдвигавшимся монастырской братией, была ориентация на образец, указанный ею. Мы можем выделить две группы памятников, исходя из их стилистических особенностей. Первую группу составляют Успенский собор в Старице, собор Рождественского монастыря в Москве и собор Княгинина монастыря во Владимире. Построенные в 1520 ‒ 1530-х гг., эти соборы тяготеют к архитектуре начала века, в первую очередь, благодаря обилию ордерной декорации в интерьере. Нужно отметить и высокое качество исполнения всех деталей декора. Связь с раннемосковским зодчеством проявилась в наличии пониженных угловых ячеек, ярусном завершении из рядов кокошников, повышенных подпружных арках. Первым по времени памятником этой группы, как уже было сказано, стал Успенский собор в Старице, соборы Рождественского и Княгинина монастырей ориентировались на его архитектуру. К этим постройкам примыкает и Успенский собор Симонова монастыря 1546‒1549 гг., явно воспроизводящий столичный прототип — собор Рождественского монастыря.
Ко второй группе относятся храмы, возведенные, в основном, в конце 1530-х ‒ начале 1540-х гг. и позже. На их архитектурном облике, помимо внимания к «доитальянской» архитектуре, сказалось прекращение использования итальянизирующих мотивов в интерьерах. Таковы Успенская церковь в Иванищах, Благовещенский собор в Киржаче, Борисоглебский собор Дмитрова, собор Рождества Богородицы Медведевой пустыни и Успенская церковь в Клину. В данном случае имеет место следование образцу, указанному, как отмечалось выше, монастырской братией. Отказ от ордерной декорации сочетается здесь с провинциальным характером трактовки архитектурных форм образца, их упрощение.