Е.А. Скворцова (СПбГУ)
Иллюстрации Дж.А. Аткинсона к «Горестям человеческой жизни» Дж. Бересфорда и «Резчику…» А.Б. Эванса¹

Джон Август Аткинсон (1774 или 1776–1830) – английский художник и гравер, которому до сих пор не было уделено заслуженного внимания. Когда он был девяти лет отроду, его отчим гравер Джеймс Уокер (ок. 1760–1823?) взял его с собой в Петербург, где они про-вели без малого двадцать лет. С Россией связан ранний период творчества Аткинсона, он изучен лучше (хотя и здесь остаются неразрешенные вопросы). В Англии его талант получил блестящее развитие. Ни один солидный труд, касающийся жанров и техник, в которых он работал – акварели, акватинты, батального, спортивного жанра и т. д. – не обходится без упоминания его имени. Все высоко оценивают его работы. Но специального исследования о мастере и даже об отдельных его произведениях английского периода до сих пор нет.
Областью, в которой дарование Аткинсона, на мой взгляд, проявилось наиболее ярко, была книжная иллюстрация. Умение дать острые, лаконичные характеристики, столь необ-ходимое в этом искусстве, обнаруживается уже в гравюрах к «Худибрасу» Самюэля Батлера, которые украсили издание поэмы, вышедшее в 1797 г. в Кенигсберге. Впоследствии Аткин-сон иллюстрировал У. Шекспира, М. Сервантеса, В. Скотта, А. Рене, Г. Филдинга. В данной статье рассмотрены гравюры Аткинсона (по собственным рисункам) к «Горестям человече-ской жизни» Дж. Бересфорда (1807) и «Резчику, или Пяти лекциям об искусстве и практике отрезать связи с друзьями, знакомыми и родственниками» А.Б. Эванса (1808). Книги вышли с интервалом в год, обе были литературными новинками и обе блещут чисто английским остроумием и эксцентричностью.
«Горести человеческой жизни» Джеймса Бересфорда представляют собой диалоги мистера Самюэля Сенситива и мистера Тимоти Тести, которые стараются затмить друг друга в жалобах на неприятности, поджидающие человека на каждом шагу. Комический эффект вызывают не только сами ситуации, но и несоответствие высокого стиля повествования ни-чтожному предмету – мелочам жизни. Искрометный юмор тотчас снискал этому произведению славу. Сам Вальтер Скотт отозвался о сочинении как об «остроумном, веселом и совершенно оригинальном»².
Иллюстрации Аткинсона вышли отдельным изданием³. Это альбом горизонтального формата, небольшой по размеру (210 x 165 см). На каждом развороте, на правой стороне представлена иллюстрация, а на левой – фрагмент текста, которому она соответствует. Для одного изображения («Горестей стола») предусмотрена длинная полоса, загнутая, чтобы поместиться в переплет (илл. 1). Над каждым изображением указан его номер в альбоме, номер «жалобы», присвоенный ему в тексте, и страница. Последнее говорит о том, что альбом прилагался к конкретному изданию.
Перед нами тот счастливый случай, когда художник выступает и как автор подготовительных рисунков, и как гравер, что позволяет оригинальному замыслу воплотиться в наиболее совершенной форме. Все изображения исполнены в технике офорта и раскрашены акварелью. Следует отметить, что в Британском музее хранятся и непереплетенные листы с теми же иллюстрациями, но черно-белыми, выполненными в технике офорта и без подписей⁴.
На фронтисписе альбома представлены главные герои. Один, стоя, темпераментно жестикулируя, произносит страстный монолог об очередной горести. Другой сидит, призадумавшись, с лицом кислым и растерянным, словно покоряясь тяжкой участи всего рода человеческого. Контраст сообщает образам подчеркнутую выразительность.
Аткинсон избрал для изображения жалобы из разных разделов книги, всего шестнадцать. По манере исполнения иллюстрации к «Горестям человеческой жизни» отличаются от тех, что Аткинсон создавал для костюмно-этнографических альбомов («Живописное изображение нравов, обычаев и развлечений русских», 1803–1804; «Живописное изображение военных, флотских и прочих костюмов британцев», 1807). Характеристики персонажей здесь законченные, резко очерченные. Аткинсон всегда выделяет одну черту, одну эмоцию, которую передает через убедительные жесты и несколько утрированные выражения лиц. Вот преподаватель, в ярости секущий нерадивого ученика (илл. 2). Провинившийся вывернул голову в отчаянном крике, стараясь насолить учителю, внося в обстановку еще больший беспорядок. Ученик, которому предстоит отвечать следующим, пораженный, едва не выронив из рук книгу, рассеянно почесывает затылок. Еще один ученик напряженно сгорбился над книгой, которую нервно сжимает в руках, стараясь в последние минуты заучить урок.
Так же ярко охарактеризованы утомленный путешественник, со взъерошенными волосами, задремавший в неуклюжей позе даже на неудобном стуле (илл. 4); и гость, прибывший без предупреждения в поздний час, ссутулившийся от холода и усталости, растерянно-умоляюще протягивающий руки к слуге, пытаясь объяснить, что к чему (илл. 5); и гордая мамаша, склонившаяся над гостем и умиленно рассказывающая ему об успехах своих чад (илл. 8); и хозяйка, во все горло орущая на безалаберного слугу (илл. 7); и слуга, широко рас-ставивший ноги и недоуменно глядящий на уроненный им сосуд (илл. 7); и муж, который, опершись одной рукой о дверь, другую засунув в карман, выжидательно смотрит на свою жену, спускающуюся к завтраку после ночных похождений и еще не заметившую его (илл. 10); и джентельмен, который застал на выставке совсем не ту публику, что ожидал, и теперь смущенно и беспомощно пожимает плечами (илл. 11), и одна из его спутниц, которая испуганно-брезгливо прикрывает лицо шалью (илл. 11); и «дамы пожилые, в чепцах и в розах, с виду злые» (илл. 14); и ленивый бестолковый официант (илл. 14).
Обстановку Аткинсон обрисовывает немногословно, но более конкретно, чем в ко-стюмно-этнографических альбомах. Во всех изображениях присутствует узнаваемая среда – будь то городская улица, интерьер особняка или постоялого двора или сельская местность. Приметы места действия избраны всегда типичные, но они не превращаются в шаблоны. В этом альбоме мы встречаем и английскую калитку из пяти реек (илл. 1), и преподаватель-скую кафедру, украшенную балюстрадой (илл. 2), и палладианский мостик с колоннами (илл. 16) и вывески на домах с названиями улиц (илл. 3).
Аткинсон избегает детализации, и даже те немногие подробности, которые он избрал для изображения, обозначает небрежно-общо. Так, в «Горестях светской жизни» за приот-крытой дверью мы видим слугу, накрывающего стол, камин, декорированный барельефом, на нем – полку с часами, над ними – картины. И все это намечено несколькими игривыми штрихами.
Во многих листах Аткинсон вводит изображения собак – столь любимых англичанами домашних питомцев – которые и оживляют изображение, и вносят местный колорит. Это и спаниель, мирно спящий у камина под чтение комедии (илл. 6); и песик, вскочивший на диван, уворачиваясь от разбитого слугой сосуда с кипятком, и взволнованно наблюдающий за происходящим (илл. 7); и мопс, радостно приветствующий своего хозяина (илл. 10). В целом в этих листах Аткинсон уделяет фонам и антуражу больше внимания, чем в костюмно-этнографических альбомах. В то же время, очевидно, что именно опыт работы в этом жанре привил Аткинсону умение подмечать особенное.
Все сцены динамичны, чему способствует и ритмический рисунок, и манера Аткинсона наносить линии, которые то извиваются, петляют, то ложатся мелкими аккуратными кудрями-завитками, то короткими и отрывистыми штрихами. И комический эффект создается не только на уровне сюжета и характеристики персонажей, но и на стилистическом. Сам почерк Аткинсона, забавно-наивный, заставляет нас улыбнуться.
Комизм Аткинсона иной, чем у Роуландсона или Гилрея. Он мягче, сдержаннее, доб-рее. Здесь нет беспощадно бичующей сатиры: сама тема к ней мало располагает. Нет крайностей, которые у Роуландсона порой безобразны. Наиболее близкие последнему, жестко, по-чти зло очерченные образы – джентльмен, читающий комедию с бессмысленным выражением лица (илл. 6), мещане на выставке (илл. 11), содержатель гостиницы, с тупым упорством продолжающий выяснять, чей же дилижанс прибыл (илл. 13), и его постоялец, взвившийся, точно ужаленный (илл. 13), жирный господин за столом, обтирающий лицо салфеткой (илл. 14). Они вносят острые акценты, но не определяют общий тон иллюстраций.
Сопоставление с Роуландсоном оправданно не только потому, что оба мастера работали в комических жанрах, но и потому, что Роуландсон, как и Аткинсон, обратился к иллюстрированию «Горестей человеческой жизни» (илл. 2). Существует мнение, что Роуландсон заинтересовался этим сочинением под впечатлением от работ Аткинсона⁵. Это едва ли верно, так как некоторые листы Роуландсона («Домашние горести», два сюжета из «Горестей сельской местности») были изданы уже в 1806 г., т. е. за год до Аткинсона.
Количество иллюстраций у Роуландсона значительно больше, чем у Аткинсона – около сорока. В Британском музее они хранятся в виде альбома (20,5 x 26 см)⁶. Но подписи к листам разнятся. Одни исполнены печатным шрифтом, другие – от руки. Под некоторыми изображениями значится, что они были изданы первого апреля 1807 г. Р. Аккерманом и адрес (Repository of Arts, 101, Strand), под иными имеется лишь подпись Роуландсона и год. Вероятно, переплетены вместе они были позже. Хотя возможно, часть из них (изданные Аккерманом) сразу вышла как серия. Видимо, успех первых иллюстраций заставил продолжить их ряд. Иллюстрации исполнены в технике офорта и раскрашены акварелью.
Сочинение Бересфорда предоставляет огромный выбор сюжетов. Ни один из тех, что избрал Аткинсон, не повторяется у Роуландсона. Разница творческих индивидуальностей мастеров велика. Иллюстрации Роуландсона язвительнее, юмор его едкий и желчный. Заострение характеристик сказалось и в трактовке образов, и в стилистическом решении. Его композиции охвачены вихрем движения, фигурки в них словно кружатся в водовороте вакхического танца, только неистовство дионисийского экстаза подменяется легковесностью причуды.
Часто манеру Аткинсона определяют как «mildly Rowlandsonian»⁷. Такое определение верно. Однако оно ставит его почерк в безусловную зависимость от Роуландсона. Влияние его на Аткинсона неоспоримо, но не стоит преуменьшать оригинальность собственного стиля мастера. Справедливой следует признать оценку Дж. Л. Рожета, который считает, что «по изяществу композиций, свободе линии и деликатности колорита он (Аткинсон) напоминает Роуландсона, но без его грубоватости»⁸. В сдержанности Аткинсона перед нами открывается иная, чем в искусстве Роуландсона, но не менее существенная грань английской культуры.
«Горести человеческой жизни» вдохновили на создание иллюстраций еще одного английского мастера карикатуры – Дж. М. Вудварда (1760-1809)⁹. Как мне кажется, они менее удачны. У Вудварда, как и у Роуландсона, большую роль играет прием преувеличения. Но Роуландсон использует его в отношении фигурок-лилипутов, которые разлетаются от центра ком-позиции как брызги, как искры от бенгальского огня, и образуют затейливый узор. У Круикшанка фигур не много, они крупные, что настраивает на восприятие их как реальных людей, а гиперболичные характеристики превращают их в громоздких монстров.
Через год после «Горестей человеческой жизни», в 1808 г., вышло еще одно литературное произведение, иллюстрированное Аткинсоном, и в том же стилистическом ключе, – «Резчик, или Курс в пяти лекциях по искусству отрезать связи с друзьями, знакомыми, и родственниками»¹⁰. Автор рекомендует свое сочинение как бесценное руководство по этикету, восполняющее в правилах вежливости такой досадный пробел как способы «отшивать» знакомых. Потенциальными читателями он считает всех, желающих получить завидный титул истинного джентльмена. Это прелестное произведение с тонким юмором выявляет парадоксы чопорного лицемерного общества, в котором все подчиняются строгой регламентации поведения и стремятся неприглядные поступки обыграть в традициях comme il faut. Иллюстрации Аткинсона, у которого английская сдержанность была в крови, как нельзя лучше передают дух этого сочинения, построенного на изящной игре (серьезный тон автора не соответствует его отношению к изображаемому явлению) и мягко подтрунивающего над известной английской приверженностью «хорошему тону».
Всего иллюстраций шесть¹¹. Каждая (за исключением фронтисписа) занимает целый разворот. Все они исполнены в технике офорта и раскрашены акварелью. Аткинсон вновь объединяет в своем лице и автора рисунков, и гравера, о чем свидетельствуют подписи под каждым листом. Они близки иллюстрациям к «Горестям человеческой жизни»: убедительные мизансцены, отточенные характеристики персонажей, красноречивые детали.
Стоит отметить очень удачные образы детей в иллюстрации, изображающей господина, который «вкрался в доверие» своего родственника, осыпая подарками его малышей, а теперь просит денег в долг. Мальчик увлеченно возится с игрушками на полу, а его сестренка прильнула к отцу и обнимает его за ногу. Этот ласковый, исполненный непосредственности жест передан очень натурально. У Аткинсона образы детей встречаются нечасто, но, как видим, они ему превосходно удаются.
Новый и очень эффектный прием использован в последнем листе, на котором перед нами предстает дама, спешащая скрыться от надоедливого поклонника в магазине. В витринах выставлены бюсты, на которых демонстрируются галстуки, шляпы и т. д. Они выглядят как одушевленные существа, с любопытством наблюдающие за происходящим и отлично передают атмосферу общества, где и у стен есть уши, и любая сцена становится предметом толков и пересудов.
Все иллюстрации и к «Горестям человеческой жизни», и к «Резчику…» представляют собой бытовые эпизоды. Очевидно, что Аткинсон по-разному трактует жанровые сценки в иллюстрациях к этим произведениям и к этнографическим альбомам – «Живописному изображению нравов, обычаев и развлечений русских» (1803–1804) и «Живописному изображению военных, флотских и прочих костюмов Великобритании» (1807). В иллюстрациях к художественным произведениям характеристики персонажей даны более выпукло, место действия обозначено с большими подробностями. Их, несомненно, можно признать замечательными образцами бытового жанра, тогда как иллюстрации к «Живописному изображению … русских», и другие подобные альбомы, созданные иностранцами о России, обычно характеризуют как предтеч бытового жанра в русском искусстве. «Живописное изображение … Великобритании», как и прочие альбомы такого рода о Британии и вообще все костюмно-этнографические альбомы, тоже, строго говоря, нельзя отнести к бытовому жанру. Не буду здесь подробно рассматривать вопрос их жанрового своеобразия. Отмечу только, что некоторая «размытость» характеристик обусловлена в них тем, что феномен национальной идентичности, который они стараются представить, был еще не вполне постигнут: именно это и вызвало к жизни такие альбомы. Отсюда – особые приемы преподнесения материала: дифференциация на тематические группы и серийность, мотивность, типизация, порой лишающая персонажей индивидуальных черт. Это законы жанра. И мы не вправе считать, что художники работали так в силу своей заурядности.
На примере Аткинсона мы видим, что традиционный бытовой жанр был ему вполне под силу. Конечно, его костюмно-этнографические альбомы выигрывают на фоне других, но стиль мышления в них проявляется тот же. В иллюстрациях к «Горестям человеческой жизни» и «Резчику…» он совершенно иной. Твердая позиция автора, вполне осмыслившего предмет изображения, проявляется в законченности и резкости характеристик и в умении показать типическое в индивидуальном. Поэтому и приемы стилизации применяются Аткинсоном здесь с большей смелостью. Заметно, что в «Живописном изображении … русских» и «Живописном изображении … Великобритании» стилизация в большинстве иллюстраций носит декоративный характер. В «Горестях человеческой жизни» и «Резчике…» она является мощным средством характеристики действующих лиц.
Имя Аткинсона должно занять свое место среди выдающихся английских мастеров книжной иллюстрации. В трактовках бытовых сюжетов, с великолепной режиссурой эпизодов, хлесткими характеристиками и тонко подмеченными деталями, он примыкает к традиции У. Хогарта, во многом определившей ход развития английского искусства. По стилистике из своих старших современников он близок Роуландсону, но имеет собственное творческое лицо и отнюдь не является его подражателем. Их линия была продолжена в творчестве Круикшанка, в его иллюстрациях к Ч. Диккенсу и Ф. Э. Смедли, в которых смелость стилизации выдает влияние Роуландсона, но сдержанный тон унаследован от Аткинсона.

Ссылки.

1.   Исследование выполнено в рамках НИР «Традиционное и современное искусство в России и Западном мире в контексте общеевропейских интеграционных процессов: модульное структурирование». Мер. 2. Проведение фундаментальных научных исследований по областям знаний, обеспечивающим подготовку кадров в СПбГУ. 5.38.100.2012.
2.   Beresford J. The Miseries of Human Life / adapted by M. Lovric. London, 1995. P. 6.
3.   Британский музей, Отдел рисунка и гравюры, 166*b.23.
4.   Британский музей, Отдел рисунка и гравюры 1852,1211.189, 1852,1211.189.191, 1852,1211.189.190, 1852,1211.189.188, 1852,1211.189.412, 1852,1211.189.193, 1852,1211.189.192.
5.   Hardie M. English Coloured Books. London, 1990. P. 156.
6.   Британский музей, Отдел рисунка и гравюры 298*a.15.
7.   Binyon L. English Watercolours. London, 1946. P. 69.
8.   Roget J.L. A history of the Old Water-Colour Society now the Royal Society of Painters in Water Colours with bio-graphical notices of its older and of all deceased members and associates preceded by an account of English water-colour art and artists in the 18th century. Vol. I. London, 1891. P. 227.
9.   Британский музей, Отдел рисунка и гравюры 1991.0720.40, 1876,1014.65, 1882,0610.66.
10.   Британский музей, Отдел рисунка и гравюры. “Cutter in Five Lectures upon the Art and Practice of Cutting Friends, Acquaintances, and Relations». Этот каламбур трудно перевести на русский. Глагол «cut» в переводе с английского означает «резать, отрезать». “To cut someone dead” – идиоматическое выражение, которое означа-ет, что человек притворяется, будто не замечает знакомых. «Cutter» – резец. Чтобы сохранить игру слов, можно было бы перевести название как «Швея, или курс в пяти лекциях об искусстве и практике отшивать друзей, знакомых и родственников». Но при этом, все же, был бы утрачен оттенок смысла, так как искусство резчика, в отличие от мастерства швеи, было привилегированным. Это важно, поскольку в сочинении речь идет о сливках общества.
11.   Я имела возможность ознакомиться с экземпляром книги, который находится в Отделе рисунка и гравюры Британского музея. По всей видимости, некоторые иллюстрации из него вырезаны. В одном месте вырезано четыре страницы, что видно по оставшимся от них корешкам. Неясно, были ли среди них иллюстрации. С од-ной стороны, фрагменты текста, которым соответствуют изображения, выделены курсивом. И курсивов, к ко-торым не нашлись бы картинки, нет. В то же время и текста на вырезанных страницах быть не могло, так как в этом случае нарушилась бы последовательность.