Кишбали Т. (МГУ им. М.В.Ломоносова)
Погребальные сооружения Карии IV века до н.э.

Кария – регион на юго-западе Малой Азии. Предположительно во второй половине II тысячелетия до н.э. эту территорию уже заселяли карийцы, говорившие на языке, принадлежащем лувийской группе анатолийских языков¹. Ввиду своего географического положения Кария нередко оказывалась на стыке разных, зачастую противостоящих культур. В V–IV вв. до н.э. это были греки и ведущая стремительную экспансию империя Ахеменидов: карийцы были вынуждены лавировать между этими двумя силами. В 499 г. Кария примкнула к восставшим ионийским городам, но после поражения снова покорилась персам и поставляла войска в персидскую армию. С середины V в. она входила в состав Персидской империи и управлялась сатрапами Лидии. Однако с начала IV в. до н. э. сатрапами стали назначать представителей местной знати. Кария оставалась частью Ахеменидской империи, по-прежнему участвовала в персидских походах, но во многих отношениях обрела независимость. Карийский правитель Гекатомн из Миласа (391–377 гг. до н.э.) получил новые территории, в том числе крупнейший ионийский город Милет. Он передал власть по наследству своему сыну, Мавсолу, утвердив династию Гекатомнидов, которая правила Карией вплоть до прихода Александра Македонского.
    На время правления Гекатомнидов приходится подъем культуры и искусства малоазийской Греции и соседних государств. Этот период получил название «Ионического возрождения». Термин был впервые введен немецким археологом Фердинандом Ноаком, использовавшим его для обозначения активного строительства с применением новых идей на основе переосмысленной архитектуры ионического ордера², и вошел в научный обиход. Правда теперь исследователи предпочитают говорить об «Ионийском возрождении»³, считая, что такая формулировка лучше отражает всеобъемлющий характер явления⁴.
Сатрапы Карии IV в. действительно часто обращались к художественному опыту ионийских греков, не пренебрегая при этом локальными традициями. Карийскую культуру (как, по сути, любую анатолийскую) можно представить как синтез местных, греческих и персидских черт. Однако не стоит слишком механически оперировать этими понятиями. Турстан Робинсон в своей статье о ликийском Монументе Нереид осуждает биполярное противопоставление эллинского и персидского (Запада и Востока) и восприятие культурного влияния как активного воздействия на пассивный субъект. Робинсон рассуждает, что, поскольку Монумент Нереид должен был представлять могущество Ликии, нельзя считать заимствованные элементы признаками слабости культуры или упадка национального сознания⁵. Включение тех или иных элементов в художественный язык могло происходить вполне осознанно, с определенной целью. В данном случае художественный язык был, в первую очередь, средством репрезентации.
    Погребальные сооружения, воздвигаемые карийской знатью, служили, по всей видимости, местами почитания предков. Это явление и связанный с ним культ героев достаточно хорошо изучены⁶, однако, ввиду почти полного отсутствия письменных источников, нам мало что известно о культе предков конкретно в Карии. Тем не менее, большинство исследователей сходятся в том, что он имел место и играл большую роль в религиозной практике и общественной жизни⁷.
Прежде чем перейти к основной теме работы, необходимо затронуть некоторые особенности изучаемого материала.
На сегодняшний день не существует общепринятой типологии карийских гробниц. Это обусловлено разнородностью и плохой сохранностью памятников, отсутствием точных датировок и атрибуций. Заслуживает внимания монография Оливье Анри, посвященная карийским погребальным сооружениям VI–II вв. до н.э.⁸ Исследователь выделяет шесть типов, однако его критерии не вполне ясны, отнесение тех или иных памятников к одному типу происходит скорее интуитивно. Действительно, тяжело систематизировать материал, включающий в себя самые разнородные памятники, отличающиеся не только по структуре, но и по назначению и содержанию – тумулусы, скальные гробницы (например, Berber İni), свободно стоящие саркофаги, сооружения типа «Львиной гробницы» в Книде или Галикарнасского Мавзолея. Более перспективным подходом кажется объединение памятников в гибкие группы, позволяющее свободное привлечение материала соседних регионов. По сути, типы Анри и являются подобными группами, хотя исследователь стремился к определению жестких типологических рамок.
Как пример подобной гибкой группы можно выделить гробницы с подземной погребальной камерой и надземной постройкой. Камера имеет прямоугольную форму; как правило, перед ней находился дромос и одно или несколько помещений. Одна из первых подобных гробниц находится в Бечине (Beçin), недалеко от Миласа. Она датируется концом VI – началом V в. до н.э., когда Кария обладала достаточной силой, чтобы противостоять персам⁹. Это место могло служить некрополем карийских владык¹⁰. Надземная часть данной гробницы представляла собой подиум, сложенный из мраморных блоков – некоторое время его считали остатками храма Зевса Карийского. Под подиумом находились две параллельно расположенные погребальные камеры. Анри предполагает¹¹, что здесь покоились те карийские принцы, о которых сообщает Геродот в связи с Ионийским восстанием, и которые могли быть предками Гекатомнидов¹². Однако эта линия, вероятно, не получила дальнейшего развития. Кария на протяжении V в. находилась под контролем сатрапов Лидии, и крупные гробницы за этот период не засвидетельствованы¹³.
IV век, как уже говорилось в вводной части, ознаменовал собой новый подъем в регионе.
Одним из самых важных мест для Карии было святилище в Лабранде. Лабранду с Миласом связывала священная дорога, длинной в 60 стадиев (ок. 10–11 км), по которой совершались праздничные шествия¹⁴. Здесь стояли храмы Зевса Осого и Зевса Лабрандского, а также культовая статуя Зевса Стратия. Надо полагать, что это были эллинизированные названия карийских богов, однако в вопросах о карийской религии до сих пор нет ясности. Автор единственной на данный момент монографии о карийской религии Ломонье утверждает, что «три Зевса» были божествами разных уровней – Зевс Карийский был «общекарийским» божеством и был тождествен с верховными божествами лидийцев и мисийцев, в то время как другие «Зевсы» почитались локально или только отдельными племенами¹⁵. Основным атрибутом Зевса Лабрандского был, соответственно, лабрис (λάβρυς), двусторонний топор. Именно с ним он изображен на монетах. Отдельные изображения лабриса встречаются на архитектурных элементах (например, на вратах Священной Дороги в Миласе и на одном из блоков храма Зевса в Эвромосе). История происхождения этого атрибута, изложенная Плутархом, связывает карийцев с Гераклом (а также с лидийцами)¹⁶. Атрибутами Зевса Осого (или Осогоа) были трезубец, краб и птица (чаще всего – орел). «Морская тематика» читается и в описаниях чудес, связанных с ним: Павсаний сообщает, что в его святилище поднимается морская вода (хотя расстояние от берега составляет около 80 стадий)¹⁷, а Афиней, передавая слова Феофраста, пишет, что «речные воды могут не только приобретать привкус горечи, но вся река целиком может становиться соленой, как это случилось в Карии», причем называет Осого его уже более поздним именем – Зенопосейдоном (Ζηνοποσειδῶν)¹⁸.
Известно, что во время правления Гекатомнидов в Лабранде велось широкое строительство – она стала символом могущества династии. Были воздвигнуты три андрона (A, B и C) с элементами ионического ордера, перестроен храм Зевса Лабрандского. Любопытно, что святилище продолжали расширять и в последующие эпохи, вплоть до IV в. н.э., когда римские термы в восточной части были превращены в христианскую церковь. Наше внимание в данном случае привлекает некрополь, который использовался с середины V в. до позднеримского времени¹⁹.
    Так называемая „Built Tomb”, занимающая самое видное место в Лабранде, расположена на горе, возвышающейся над террасами святилища. Это двухэтажная постройка. Нижний этаж, который наполовину врезан в скалу, занимает небольшая передняя комната и большая погребальная камера. Невысокий верхний этаж состоит из одной комнаты. По структуре он похож на гробницу в Бечине, но есть одна весьма существенная отличительная черта, которая станет повсеместной для гробниц IV века – погребальная камера перекрыта полуциркульным ложным сводом. По всей вероятности сохранившаяся часть – это лишь цоколь более масштабного здания. На это указывают конструктивные особенности, например, наличие невысокого второго этажа. Археологические находки показывают, что гробница использовалась несколькими поколениями.
    В 2010 г. в центре современного Миласа была открыта погребальная камера, типологически близкая описанной выше гробнице. К сожалению, обнаружили ее «черные археологи», выкопавшие тоннель и прорубившие стену гробницы, нанесшие тем самым большой вред уникальным настенным росписям. Однако, они не смогли унести самую ценную для нашего исследования вещь – огромный рельефный саркофаг высокого художественного уровня. Центральная фигура рельефа – мужчина, возлежащий на клине. В левой руке он держит блюдо. Детально проработаны его длинные волосы и борода. Эти черты сближают его с т.н. Мавсолом из Галикарнаса (в собрании Британского музея). Слева к нему приближаются два мужчины (с бородой и короткими волосами), а у ног клине стоит мальчик (сын?). Справа сидит женщина с покрытой головой (жена?), а за ней приближаются еще две женщины. Их позы и одеяния сходны с изображениями на «Саркофаге плакальщиц» из царского некрополя в Сидоне, хранящемся в Археологическом музее Стамбула (ок. 360 г. до н.э.).
Гробницу, открытую в Миласе, сразу же нарекли усыпальницей Гекатомна, однако, пока рано делать выводы о ее принадлежности. На данный момент нет научных публикаций, посвященных гробнице, поскольку еще не завершены консервация и предварительное исследование памятника. Тем не менее, по имеющимся фотографиям можно судить об общем облике погребальной камеры. Вытянутое помещение, характер облицовки стен и кладки свода напоминают «Built Tomb» в Лабранде. Очевидно, и в миласской гробнице была похоронена личность высокого статуса.
    Погребальная камера находится под зданием неустановленного назначения, от которого сохранились лишь подиум и одна колонна (в народе постройка получила название «Uzun yuva» – «Высокое гнездо»). Согласно наиболее распространенному мнению, это храм Зевса Карийского. Однако незадолго до открытия этой гробницы Франком Румшайдом было выдвинуто иное предположение, согласно которому здание трактуется как незаконченное первое монументальное надгробие Мавсола, предшествующее Мавзолею в Галикарнасе²⁰. В свете нового открытия необходимо пересмотреть функцию этой постройки и определить ее связь с погребальной камерой под ней. Есть вероятность, что она составляла надземную, венчающую часть памятника.
    Вполне вероятно, что в случае с Галикарнасским Мавзолеем мы имеем дело с подобной конструкцией, только выполненной в ином, более грандиозном масштабе, и одетой в более пышный декор. Ядро Мавзолея составляла погребальная камера с ложным сводом. В камере размещался саркофаг, а перед ней находилось помещение для подарков и жертв²¹, к которому вела широкая лестница. Однако есть одно существенное отличие от описанной выше схемы карийских гробниц: Мавзолей скорее всего не предполагал возможности новых захоронений, поскольку вход в погребальную камеру был закрыт мощным каменным блоком, а лестница засыпана²². Тем не менее, идея династической преемственности, величия рода Гекатомнидов, отразилась в скульптурном убранстве Мавзолея: в «галерее предков», статуях реальных и мифических предшественников Мавсола, размещенных в интерколумниях периптера.
    Подводя итоги, отметим, что в IV в. до н.э. в Карии наблюдается рост числа погребальных сооружений, выстроенных по условной схеме «гробница с подземной погребальной камерой и надземной постройкой». Предположительно, эта схема восходит к гробницам VI в. до н.э., возведение которых не представлялось возможным в V в., в условиях подчинения Карии персам. Новый подъем связан с ослаблением влияния империи Ахеменидов и с укреплением местной династии²³. Апогеем строительной деятельности в этот период и вершиной собственно погребального зодчества Карии стал Мавзолей в Галикарнасе, объединивший черты традиционных карийских гробниц с достижениями греческой архитектуры и пластики.