Малкова Е.М. Украшение или символ: диадема

Содержание материала

Е.М. Малкова (Государственный Эрмитаж)
Украшение или символ: диадема в произведениях древнегреческого искусства1


Создавая произведение искусства, художник или мастер наделяет его особым смыслом. Когда речь идет о произведениях древнего искусства, понять авторский замысел чрезвычайно сложно, а порой невозможно. «Надобно переселиться в век Гомера, сделаться его современником, жить с героями и царями-пастырями, чтобы хорошо их понимать... Тогда мир, за три тысячи лет существовавший, не будет для нас мертвым и чуждым во всех отношениях» [11, с. XII].
Развитие всех видов греческого искусства происходило на идейно единой основе, было подчинено общим принципам, поэтому можно говорить и об общих художественных и стилистических тенденциях в творчестве древнегреческих мастеров. Действительно, греческому искусству присущи определенные черты, которые позволяют рассматривать его как пример совершенства и неоспоримый художественный абсолют. Б.Р. Виппер писал, что основание для этого следует видеть, прежде всего, в строгой логике греческого искусства, в их блистательной способности к точной формулировке, ясной конструкции, убедительному доводу в пластических искусствах (наряду с искусством ораторским). Основное качество греческого художественно гения — постоянная  состязательность, когда каждое произведение есть воплощение индивидуальной воли своего создателя. Как следствие, греческое искусство обладает «эйдетическим» свойством, то есть тенденцией к наглядности, образности, в чем заключается его удивительная пластическая, телесная выпуклость [8, с. 9–10]. Все виды искусства в Древней Греции, следуя одним и тем же ка- нонам, в той или иной степени приобретали эти свойства. В отличие от других произведений искусства, бывших практически общим достоянием, ювелирные изделия по большей части предназначались для особых случаев и несли в себе постепенно ускользавший от понимания сакральный смысл. Часто они служили культовым целям, поэтому иной раз бывает сложно с уверенностью судить о том, для чего то или иное украшение было изготовлено: для приношения в сокровищницу при храме, для ритуального облачения или же для обычного ношения. Тем важнее было бы разобраться в том, каково же было подлинное назначение ювелирных украшений, какое место отводилось им в культуре и реальной жизни.
Отдельную группу греческих ювелирных изделий составляют диадемы, изучение которых, на наш взгляд, невозможно без сопоставления с произведениями мелкой пластики и вазописи. Терракотовые статуэтки позволяют разобраться в том, как и в каких сочетаниях носили ювелирные украшения. Греческие вазы открывают путь к пониманию не только церемониала ритуального облачения с использованием украшений, но и их собственного значения для того или иного ритуала. Основная задача данной работы — это попытка при помощи сопоставлений разобраться в назначении диадемы как украшения и ритуального предмета. Необходимо выяснить, была ли диадема атрибутом ритуала, в частности, погребального, или служила частью свадебного наряда, или же ее следует рассматривать исключительно как принадлежность убора мифологических персонажей — богов и героев. Произведения вазописи и коропластики для такого исследования имеют особый смысл еще и потому, что практически все украшения были обнаружены археологическим путем. Исследуя находку, мы имеем дело с конкретным контекстом, который, будучи неоспоримо засвидетельствованным фактом, представляет исследователю результат некоего церемониала, но не его процедуру. Глиняная фигурка и рисунок на вазе дают возможность представить себе картину события — мифического или имевшего место в действительности. Роспись, развернутая на плоскости, художественными средствами линейного рисунка создает представление о пространстве, в котором происходит некое действо, она позволяет увидеть ювелирное украшение и связанных с ним персонажей в той среде, в которой оно могло быть использовано. При этом важно помнить, что связанная с культовой традицией мифология играла принципиально важную роль в миропонимании греков, поэтому отдельное внимание следует уделять тем мифологическим сюжетам, где упоминаются диадемы.
Само  слово  диадема  (др.-греч.  διάδημα)в переводе  означает  «головная  повязка», «круг», «обруч». Это преимущественно женское украшение в виде полуоткрытого венца, обозначающее принадлежность владелицы к знатному роду. Майкл Пфроммер, опираясь на изображение Береники во фресковой росписи римской виллы, где волосы царицы перехвачены ленточной диадемой с медальоном в центре, уточняет, что диадему следует считать признаком принадлежности к царскому роду [34, p. 22–23, fig. 19]. На наш взгляд, этот головной убор, несомненно, указывает на особое положение увенчанного ею чело- века, однако на принадлежность именно к царскому роду — далеко не всегда. Например, диадема, обнаруженная в кургане Большая Близница, была частью облачения жрицы Деметры или некоего синкретического женского божества, культ которого отправлялся на Боспоре. Вообще же диадемы были обнаружены не только в погребениях, принадлежавших представителям высшей власти, известны и отдельные находки, и содержавшие диадемы наборы посвятительных даров.
Хронологически греческие диадемы группируются следующим образом:
–троянские (XII–XI вв. до н. э.),
–архаические (VIII–VI вв. до н. э.),
–диадемы классической эпохи (V–IV вв. до н. э.),
–эллинистические (конец IV–II в. до н. э.).
Отличаются они техникой изготовления, декором и стилистическими особенностями отделки, причем внутри хронологических групп можно выделить несколько основных типов украшений:

  1. Гладкие ленточные диадемы, выполненные из тонкого золотого листа. Этот тип представлен, в основном, изделиями первой и второй группы, которые в свою очередь делятся на собственно ленточные и язычковые. Такие украшения обычно делали способом тиснения листового металла в матрице либо с помощью пуансона. К ленточному типу относится также одна из разновидностей эллинистических диадем с геракловым узлом (см. п. 3) и подвесками.
  2. Плоские обручи, среди которых выделяются два типа – простой и сложный, с центральным украшением в виде фронтона либо трилистника. Простые обручи делались из цельной золотой пластины и украшались рельефами и декоративными элементами (например, розетками). Сложный тип отличается тем, что к плоскому обручу по верхней линии изделия припаивали дополнительный элемент, чаще всего в виде схематично изображенного фронтона. Такой тип получил распространение в классическую эпоху.
  3. Диадемы с геракловым узлом. Выделяются несколько видов таких украшений по типу обручей, обрамляющих гераклов узел: обруч из полых золотых трубок, обруч в виде тесьмы золотого плетения, обруч из витой проволоки и ленты, заменяющих собой обычный обруч (см. п. 1). Диадемы с геракловым узлом были распространены исключительно в эллинистическое время [17].

Итак, вкратце охарактеризовав известные типы самих головных украшений в виде ленты или обруча, перейдем к рассмотрению тех произведений античного искусства и художественного ремесла, в которых встречаются их изображения.



а) Расписные вазы
Вазы — почти единственные сохранившиеся образцы эллинской графики. К VIII в. до н. э., когда в искусстве вазописи еще господствует геометрический стиль, относятся первые изображения людей, в которых мастера все тщательнее выделяют подробности деталей одежды, украшений. В этом отношении интересна роспись делосско-мелосской вазы [4, с. 86], изображающая Аполлона и Артемиду. Помимо того, что художник довольно живо трактует фигуры персонажей, помещенных на декорированное растительным орнаментом поле, он схематично показывает их головные уборы. С точностью определить, какие в действительности изображены уборы, затруднительно, но можно осторожно предположить, что это диадемы. Отметим, что у Аполлона и Артемиды уборы разные. Голова бога искусств увенчана обручем (или повязкой), а головы его сестры и еще двух женских персонажей — обручами с выступающей средней частью. Подобное украшение венчает голову Артемиды на кратере мастера Пана из коллекции Музея изящных искусств в Бостоне (ок. 470 г. до н. э.) [26, с. 275, ил. 269] с изображением сцены наказания подсматривавшего за богиней Актеона. На этой вазе диадема видна совершенно отчетливо и со всей очевидностью может быть отнесена к типу обручных украшений. Сюжет мифа об Актеоне и Артемиде использовался не только мастерами вазописи: этот же эпизод изображен на метопе храма E в Селинунте [33, p. 58–59; 15, с. 96, кат. 190–193]. Композиция и отдельные детали идентичны изображению на кратере мастера Пана. Артемида здесь также представлена в диадеме обручного типа, что, кстати, указывает на неразрывную связь между различными видами греческого искусства.
Очень хорошо видно изображение диадемы на вазе Клеофрада [5, с. 65], датируемой временем около 500 г. до н. э. Диадема представляет собой круглый обруч, утолщающийся в налобной части и украшенный геометрическим орнаментом. Украшение венчает голову стоящей перед воином женщины с гидрией в руках. Этот сюжет можно интерпретировать по-разному: например, героями росписи могут быть Андромаха и Гектор в момент прощания перед боем с Ахиллом. В таком случае диадема указывает на то, что перед зрителем будущая царица, супруга наследного принца.
На гидрии-кальпиде эрмитажного собрания (ок. 500 г. до н. э., инв. Б 200, St. 1588, Б 628) [20, с. 42, кат. 38, табл. XXVIII] изображена сцена из мифа об Ахилле и Поликсене. Герои показаны в тот момент, когда Ахилл прячется за алтарем, у которого совершает ритуальное возлияние стоящая перед ним Поликсена. Она одета в хитон с пышными рукавами и плащ, перекинутый через левое плечо. Волосы собраны на затылке в узел, а голову венчает диадема. По одной из версий этого сюжета, Ахилл явился в храм, чтобы совершить обряд бракосочетания с Поликсеной, на что, вероятно, как раз и указывает украшающая ее диадема.
На другой вазе Клеофрада из коллекции Государственных античных собраний в Мюнхене (ок. 470 г. до н. э.) [26, с. 114, ил. 99] — гидрии с изображением Ириды с младенцем Гермесом на руках — голова богини радуги увенчана диадемой сложного обручного типа. Концы обруча огибают голову, по-видимому, соединяясь сзади, центральная часть украшена припаянными к обручу острыми листьями2. Ирида, вестница богов, исполнявшая волю Зевса, донося ее до людей, здесь, вполне возможно, выступает в роли воспитательницы Гермеса.
Еще одно изображение Артемиды предстает на аттическом краснофигурном лекифе мастера Шуваловской амфоры из собрания ГМИИ имени Пушкина (ок. 440 г. до н. э., инв. II 1б 594) [22, кат. 49, ил. 96, 97]. Здесь также изображена диадема сложного обручного типа с припаянными по верхнему краю острыми листьями. В подобной диадеме Артеми- да в ипостаси Гекаты изображена и на краснофигурном лекифе эрмитажного собрания (ок. 490 г. до н. э., инв. Б 3368) [20, с. 87, кат. 86, табл. LXIII (2)]. Листья, украшающие диадему Артемиды в росписи лекифа из ГМИИ, аналогичны тем, из которых сделан венок на голове Аполлона, стоящего по другую сторону от омфала и совершающего жертвенное возлияние, на что указывает изображенный над рукой Аполлона букраний. Отметим это обстоятельство, обратив внимание на то, что зритель вновь встречается с изображением диадемы в сцене, где представлено ритуальное действо.
Роспись скифоса мастерской Гиерона [4, с. 189] изображает сцену похищения Елены. Царица, следующая за Парисом, одета в хитон, голова ее покрыта покрывалом, «как его носили девушки и невесты» [10, с. 86; 35, p. 202–203], из-под которого видна диадема. Позади Елены стоит Афродита, которая старается оправить складки покрывала и ободрить свою любимицу. Между Парисом и Еленой в воздухе парит бог любви Эрот, указывая на цель похищения и символизируя свадебный обряд. В таком контексте диадема как украшение явно служит частью свадебного облачения. Этот же романтичный сюжет изображен на вазе из Мюнхенского античного собрания [33, p. 109]. Здесь Парис уносит Елену на руках, а служанка пытается ее удержать. Интересно, что на голове Елены изображены и головная повязка, и диадема, причем последняя расположена на лбу, а повязкой стянуты волосы на макушке.
Аналогична роль диадемы в росписи кратера мастера Сизифа из коллекции Государственных античных собраний в Мюнхене (420–410 гг. до н. э.) [26, с. 222, ил. 216], где изображены Лаэрт, берущий за руку свою супругу Антиклею, и ее отец Автолик. Отметим, что между фигурами Антиклеи и Автолика помещена ионическая колонна, символизирующая переход невесты из дома отца в дом мужа, — своеобразная коннотация свадебного обряда. Диадема на голове Антиклеи представляет собой широкий обруч, похожий на тот, что на предыдущей росписи, но по верхнему краю украшенный овальными фестонами.
Сцены, связанные со свадебными церемониями, в частности, с приготовлениями к свадьбе, часто изображались на сосудах, имевших непосредственное соотношение к женскому обиходу: пиксидах и леканах, где показана последовательность надевания обрядовых одежд, в том числе украшений. На пиксиде из Сицилии, хранящейся в ГМИИ имени Пушкина (330–320 гг. до н. э., инв. II 1б 510) [22, кат. 74, ил. 140, 141], одна служанка держит перед закутанной в покрывало невестой открытую шкатулку с украшениями, а вторая поправляет на ней одежды. Правда, именно в этом случае нет возможности понять, что за изделия лежат в шкатулке невесты и надеты ли какие-нибудь из них на ней самой.
В гораздо большей степени различимы украшения в схожих по смыслу сценах приготовления к свадьбе на таких известных сосудах из Эрмитажа, как лекана с крышкой (IV в. до н. э., инв. П.1840.44 (St. 1809)) [16, кат. 298] и лебет-гамикос мастера Мидия (ок. 410 г. до н. э., инв. П.1837.4) [13, рис. 50; 32, p. 89, fig. 54]. На крышке леканы помещена многофигурная композиция, среди персонажей которой выделяются две женщины: одна держит в руках ожерелье, а вторая, стоящая рядом с ней, надевает или поправляет на ее голове диадему. Между ними стоит Эрот, держащий в каждой руке по кольцу. Центральное место в росписи лебета занимает композиция с невестой, сидящей на кресле. Над ее головой кружат Эроты, надевающие бусы, а ее сложная прическа украшена диадемой с зубчиками по верхнему краю. Служанка, находящаяся слева от невесты, держит шкатулку, за ней другая также держит шкатулку в левой руке и Эрота с бусами в правой. Служанка, фигура которой помещена справа от невесты, в обеих руках держит широкие сосуды на ножках. У всех троих на голове одинаковые уборы, похожие на кекрифалос.
Отдельного внимания заслуживает аттическая краснофигурная чаша (Илл. 3) на ножке из собрания Государственного Эрмитажа (ок. 470–460 гг. до н. э., инв. Б 177 (St.1619, В 823)) [20, с. 131, кат. 149, табл. CIII, CLXXVII (3); 18, кат. 20]. В медальоне на внутренней стороне сосуда изображена одетая в короткий хитон совсем юная танцующая девушка, на голове которой диадема. Возле ног танцовщицы лежит музыкальный инструмент (лира или кифара). Надпись, нанесенная рядом, буквально означает «идущая во главе хора». Она оглядывается назад, как бы желая видеть, следует ли за ней кто-нибудь. Золотая диадема, венчающая голову, указывает на праздничный характер ее наряда — традиционный костюм юной танцовщицы [20, с. 132]. Интересно сопоставить приведенный пример с золотыми бляшками в виде танцовщиц, происходящими из кургана Большая Близница [19, с. 270–271, кат. 206 и 207]. На бляшках танцовщица движется влево, наклонив голову и приподняв обеими руками край короткой туники, голову венчает высокий убор — калаф. Несмотря на то, что полной аналогией друг другу упомянутые изображения назвать нельзя, принципиально то, что персонажи золотых бляшек и росписи на чаше исполняют ритуальный танец. «Вероятно, именно такой танец имели в виду древние авторы, описывая пляску девушек с корзинами во время торжеств в честь Деметры и Артемиды» [19, с. 271]. Рассмотренные выше краснофигурные сосуды относятся к числу тех, которые составляют большинство среди сохранившихся до настоящего времени произведений греческой вазописи. Существует, однако, еще одна группа важных для нашей темы ваз — так называемые белофонные сосуды, которые перед росписью покрывались белой облицовкой. Их сохранилось намного меньше, однако это прекрасные образцы искусства древнегреческой вазописи. «На белофонных лекифах, обычно, изображались умершие и их близкие, еще живущие. На одном из них показана девушка с дарами — лекифом и корзинкой у надгробия, смотрящая на юношу с копьем. Главное в таких росписях не действие, но глубина чувств, стремление выйти за пределы реальности … В сценах нет мистического страха. Трагедийность растворена сознанием высокого достоинства человека» [24, с. 128]. На лекифе (Илл. 4) V в. до н. э. из собрания мюнхенского Музея античного прикладного искусства (440–430 гг. до н. э.) [15, с. 121, ил. 304; 27, p. 106, fig. 148] изображена женщина, спускающаяся к ладье, которая, по всей видимости, должна переправить ее в царство мертвых. Ее встречает перевозчик — Харон или Гермес Психопомп, проводник душ умерших в Аид. Стоя перед ним и спускаясь в ладью, женщина надевает на голову диадему. Судя по всему, этот жест символизирует переход в иной мир, в подземное царство. Все, связанное со смертью и переходом усопшего из мира живых в царство мертвых, было в числе самых значимых и освященных традицией тем. Не исключено, что погребальная диадема в символическом смысле была близка «оболу Харона» — монетке, которую при погребении клали умершему в рот, чтобы за роковой чертой он мог расплатиться с перевозчиком через Стикс. Какую информацию несла «встречающим» душу усопшего диадема, сказать трудно, тем не менее одна из догадок подводит нас к мысли о готовящейся церемонии священного брака, свершающегося за пределами мира живых. С другой стороны, диадемой могли быть увенчаны и те, кто провожает усопших. Так, в экспозиции Государственного Эрмитажа представлен небольшой аттический белофонный лекиф (инв. ГР 2639), роспись которого исполнена около 460 г. до н. э. и близка мастеру из Карлеруз. На нем изображена женщина у надгробия с ритуальным сосудом в руке. Она оглядывается назад, в руке ее повязка (тения). Женщина облачена в длинное одеяние с множеством складок, волосы собраны на затылке, на голове диадема. Вероятно, она совершает обряд поминовения, и диадема выступает как часть скорбного ритуального облачения.
Совершенно отдельную группу составляют фигурные сосуды, не похожие ни на какие другие. Три великолепных сосуда были найдены в некрополе Фанагории: это фигурные вазы в виде сфинкса, сирены и полуфигуры Афродиты в раковине [7, с. 175]. На голове всех трех персонажей надет пышный головной убор, представляющий собой широкий венец, украшенный розетками, напоминающими, например, хранящиеся в Музее Метрополитен золотые изделия из Мадита (ок. 300 г. до н. э., инв. 06.1217.4-10.1906) [19, с. 114, кат. 67]. Еще одну группу образуют вазы с изображением женских голов. К ним относится аттическая ойнохоя эрмитажного собрания в виде женской головы в высокой диадеме (ок. 480 г. до н. э., инв. Б 977) [12, с. 35–36, рис. 8]. «Лицо с мягким овалом, низким лбом, удлиненными глазами и слегка приподнятыми уголками губ. Волосы трактованы мелкими локонами, тщательно размещенными надо лбом. Диадема была покрыта облицовкой и украшена меандром. На голове чепец, поверх которого белой краской прорисован остролистый оливковый венок» [12, с. 36]. Аналогичные вазы хранятся в Музее Алларда Пирсона в Амстердаме [29, pl. I, 1, 4] и Музее Линденау в Альтенбурге [28, Taf. 30, 3, 4]. Эрмитажный сосуд интересен тем, что здесь мы видим не только живописное, но и рельефное изображение диадемы. Назначение и смысл фигурных сосудов в настоящей работе специально не рассматриваются, однако, по мнению некоторых исследователей, эта группа керамических изделий также относится к числу церемониальных, связанных с загробным культом и представлениями древних о потустороннем мире [25, с. 67; 31, p. 111].
Практически все сюжеты вазовых росписей идентифицированы специалистами, но есть и такие, смысл которых не вполне ясен. К числу последних относятся изображения женских голов. «Мотив женской головы, как основное украшение вазы, использовался в античном искусстве, начиная с VII в. до н. э.» [2, с. 41]. Наибольшее распространение он получает во второй половине IV в. до н. э. в Апулии. Женские головы встречаются на крупных вазах — кратерах и амфорах, однако чаще всего их использовали для украшения небольших сосудов: ойнохой, скифосов, канфаров, тарелок. Роспись последних отличается особой нарядностью благодаря обильному применению белой краски и разнообразным орнаментам, располагающимся рядами по краю. «Для ваз подобного рода, как правило, очень трудно определить руку конкретного мастера. Вот почему обычно выделяются только группы и подгруппы ваз, связанных между собой по стилю и расписанных явно в одной большой мастерской» [22, с. 63, рис. 124]. На данный момент вопрос о символическом смысле женских голов остается открытым. Иногда их идентификации способствуют изображения других персонажей или атрибутов. Если на одной из сторон сосуда присутствует фигура Эрота, то женское изображение на обороте может представлять Афродиту, если же голова женщины увенчана короной — Геру. Обычно женские головы изображаются в профиль, обращенными влево, реже — в противоположную сторону. Почти всегда на них надеты серьги и ожерелья, волосы покрывает головной убор — саккос или кекрифалос, поверх которого изображается головное украшение, чрезвычайно похожее на диадему.
Благодаря широкому распространению ваз с изображением женских голов, они сохранились до наших дней в большом количестве и представлены во всех крупных музеях, в том числе в Государственном Эрмитаже. Среди эрмитажных памятников для нас представляет интерес краснофигурная пелика мастера Цюрих 2660 (инв. Б. 2523) [2, с. 42, рис. 1]. На одной ее стороне изображен сидящий Эрот с большой пиксидой в руке, на другой помещено изображение женской головы, по-видимому, Афродиты. Изображение окружено растительным орнаментом и стилизованными цветами. На голове женщины — кекрифалос, через отверстие в котором продеты локоны, а завязки убора свободно ниспадают вдоль шеи. В ухо вдета серьга с круглой подвеской, на шее — ожерелье в два ряда, обозначенное точками. По линии лба зигзагообразно обозначены локоны, поверх них надета диадема, очень условно изображенная с помощью ряда доходящих до уха коротких вертикальных штрихов, нанесенных белой краской. Аналогичные головы украшают еще две вазы: краснофигурный скифос (инв. Б. 2949) [2, с. 43, рис. 2] и ойнохою (инв. Б. 9287) [2, с. 43, рис. 3, 4]. Головной убор поверх кекрифалоса на женской голове, изображенной на ойнохое, показан несколько по-иному, нежели на пелике. Вместо вертикальных штрихов, обозначающих диадему, нанесен двойной ряд «галочек», напоминающий скорее венок, чем диадему. «Тем не менее, похожий головной убор изображен на скифосе мастера Цюрих 2660, хранящемся в Провинциальном музее г. Лечче: диадема изображена двухрядной, хотя нижний ряд выполнен в виде точек, а не штрихов, как на вазе из Эрмитажа» [2, с. 43].
Среди краснофигурных этрусских ваз, прекрасной коллекцией которых располагает Эрмитаж, выделяются и представляют для нас наибольший интерес четыре небольшие блюда на ножках с изображением женской головы на внутренней поверхности. Они стилистически отличаются от описанных выше сосудов, но по сюжету идентичны им. На каждом блюде изображена женская голова в сетчатом саккосе и диадеме. Роспись менее изысканна и не отличается такой насыщенностью красок, как на предыдущих, но зато головные уборы выписаны четче и очень хорошо показана диадема. Все четыре блюда относятся к генуцилийской группе и, по мнению Дель Киаро, связаны с заупокойным культом [9, с. 207]. Большое количество подобных блюд, по всей вероятности, служивших заупокойными дарами, было найдено в рядовых могилах некрополей Цере, Фалерий и других этрусских городов, главным образом, в центральной Италии. Следует добавить, что в Этрурии и Кампании широкое распространение получили вотивные терракоты в виде массивных человеческих голов, часто в натуральную величину, которые, как и расписные тарелки, могли быть использованы в качестве атрибутов заупокойного культа или приношений в храмы. Терракотовые женские головы в некоторой степени схожи с теми, что украшают тарелки, речь о которых пойдет ниже. Например, на женской голове эрмитажного собрания [3, с. 78, кат. 241] изображена украшенная пышным венком диадема, на шее — обруч и рельефная булла, волосы мелкими волнами обрамляют лицо, длинными прядями спускаясь на шею [23, с. 121], подобно тому, как это встречается и в работах мастеров-вазописцев.
 Из числа упомянутых краснофигурных блюд особенно необычно одно, поступившее из собрания Кампана в 1862 г. (инв. Б. 1664) [9, с. 209]. Женская голова, вписанная в круг, обвитый гирляндой из крупных листьев, обращена вправо (что, как уже было сказано, большая редкость). Волосы собраны сзади и убраны в крупноячеистый сетчатый или узорчатый саккос, рисунок которого показан ромбами с точками. Венчает этот убор диадема в виде широкого обруча, заходящего за ухо и сужающегося книзу под затылком. На ней очень четко и лаконично показан рисунок в виде волны, а по верхнему краю прикреплены три вертикальных листика, что представляет собой редчайший случай орнаментального решения диадемы [9, с. 209]. Кроме диадемы, женская голова украшена серьгой в виде круглой большой подвески с прикрепленными к ней тремя шариками зерни.
Другое блюдо поступило в музей в 1834 г. из собрания римского антиквара Антонио Пиццати (инв. Б. 308) [9, с. 209]. Изображение женской головы крупнее, чем на первом блюде, плечи обозначены только верхней линией. Медальон окружен орнаментом из завитков, таким же, как тот, что украшает диадему в росписи первого блюда. На женщине также сетчатый саккос и диадема. Сетка саккоса намного мельче, чем на блюде из собрания Кампана, диадема не обрамляет всю голову, а доходит только до уха. Украшена же она ободками по верхнему и нижнему краю, а также узором из точек. Верхний край тоже увенчан тремя высокими вертикальными лепестками.
На третьем блюде, поступившем из собрания М.П. Боткина (инв. Б. 4565) [9, с. 210], женская голова намного крупнее, чем на предыдущих, менее тщательно проработаны детали. Изображение саккоса сохранилось плохо, однако диадема, украшающая голову, вид- на очень хорошо. Это узкая лента с продольной полоской посередине, заканчивающаяся около уха. Увенчана она двумя вертикальными лепестками, расположенными на большом расстоянии друг от друга и также украшенными продольной полоской. Композиционно линия диадемы и линия шеи образуют единую диагональ. Вокруг медальона расположены волнообразные завитки, как на предыдущем блюде, но расставленные более широко.
Роспись последнего, четвертого блюда, тоже происходящего из коллекции М.П. Боткина (инв. Б. 4564) [9, с. 210], отражает черты деградации стиля церетанских генуцилийских блюд. Волосы обозначены одной широкой прядью, длинный спиралевидный локон спускается с виска. Размер сетчатого саккоса увеличивается, форма его удлиняется. Диадема показана узкой доходящей до уха полоской, верхний край которой венчают два коротких лепестка, и орнаментирована короткими вертикальными мазками. Завершая описание блюд с росписью в виде женских голов в диадемах, заметим, что по форме диадемы, изображенные на блюдах, можно соотнести с некоторыми из известных ювелирных изделий, например, с золотой диадемой из Санта Евфимии, хранящейся в Британском музее (330–300 гг. до н. э., инв. GR 1896.6-16.1) [19, c. 206, кат. 137].
Тот факт, что блюда и тарелки с подобным сюжетом могли служить погребальными приношениями, заставляет задуматься и о значении уборов, украшающих изображения женских голов, в частности, диадем. Представляется вполне вероятным, что сами диадемы не просто служили частью женского наряда, но наделялась определенным сакральным смыслом, связанным с представлениями о переходе душ усопших из мира живых в мир потусторонний. Если принять такую трактовку диадемы, то следует признать, что и упоминавшийся выше белофонный лекиф мюнхенского собрания, и тарелки с изображением женской головы, увенчанной диадемой, могли служить символом перехода человека в мир мертвых, а изображенные по краю медальона волны — обозначать воды Стикса. Из общего ряда рассмотренных предметов несколько выбивается лишь блюдо, на котором женская голова повернута вправо, а орнамент по краю медальона представляет собой венок из длинных листьев. Это обстоятельство, однако, общего хода рассуждений не отменяет, но оставляет простор для дальнейшего исследования.



б) Скульптура, рельеф и коропластика
Греческие терракотовые статуэтки, в отличие от монументальной скульптуры, в большинстве своем не являются единичными изделиями, так как их изготовление в форме (матрице) позволяет многократно воспроизводить тождественные экземпляры [7, c. 5]. Они предназначались преимущественно для приношений в храмы или для использования в качестве сопровождающего инвентаря погребений. По мере развития ремесла, коропласты разнообразили репертуар изображений. Многочисленны фигурки, изображающие богинь или смертных женщин, предстающих в различных позах, одетых по моде своего времени, с разнообразными прическами и ювелирными украшениями. Для примера рассмотрим две кипрские статуэтки. Стоящая женщина [3, c. 16, кат. 13] изображена в золотой диадеме с подвесками, серьгами, медальоном и ожерельем. Прическа другой фигурки в остроконечном головном уборе, поверх которого наброшено покрывало [3, c.16, кат. 14], надо лбом схвачена диадемой. В трактовке волос «видна связь с финикийско-ассирийском искусством, под воздействием которого находились греческие мастера в период развития ориентализирующего стиля. Кипрским коропластам свойственно стремление к нарядности и детализации в передаче украшений, причесок» [3, c. 9].
В V в. до н. э. терракотовая пластика, обновляясь и совершенствуясь в своем развитии, как и другие виды изобразительного искусства, была ориентирована на единый художественный идеал, хотя подлинного расцвета творчество мастеров-коропластов достигло позднее. Образцом строгого стиля в коропластике можно считать относящуюся к 460- м гг. до н. э. статуэтку из Британского музея, изображающую Европу верхом на быке [7, с. 45, 148, кат. 43]. Помимо того, что мастер с легкостью передает сложное движение изображаемой фигуры, в трактовке самого образа очевидна новизна. «Особенно хорош свободный переход от плеча к шее и легкой линии шеи и затылка» [7, с. 45]. Новой становится и прическа: локоны обрамляют лоб, а остальные волосы собраны на затылке. Вен- чает голову изящный убор в виде полукруга, который вполне можно назвать диадемой. Пример похожей диадемы находим среди памятников, происходящих из Северного Причерноморья, из раскопок кургана Куль-Оба (инв. КО.1) [19, с. 142, кат. 85]. Эта находка датирована 400–350 гг. до н. э., то есть она минимум на полвека «моложе» терракотовой статуэтки. Если согласиться с тем, что именно такой тип диадемы украшает голову Европы, то можно допустить, что беотийскому мастеру, изготовившему статуэтку, уже в это время были известны подобные украшения.
Время расцвета терракотовой пластики приходится на третью четверть IV–III в. до н. э. Искусство эпохи эллинизма в целом характеризуется экспрессивностью, динамичностью, в мелкой пластике возникает такое явление, как жанр. Если раньше терракотовые статуэтки приносили в храм или клали в могилу погребенного, то теперь они становятся также украшением жилища. В этот период непревзойденной высоты достигает творчество мастеров Танагры [7, с. 61–62]. Сохранилось множество статуэток, изображающих идущих, стоящих или сидящих девушек и женщин, представляющих бесчисленное количество индивидуальных образов, утонченных и изящных. Богатая полихромия и тщательная проработка деталей фигурок отличают их от изделий предшествующих эпох, передавая дух времени.
Легка и грациозна фигурка сидящей девушки, представленная танагрской статуэткой конца IV в. до н. э. из Берлинского собрания [7, с. 68, 154, кат. 68.]. Четко обозначенные детали делают образ живым и естественным. Очень интересна прическа: волосы собраны в два пучка на макушке и перехвачены, по мнению Н.Н. Бритовой, повязкой [7, с. 74], хотя, думается, такой убор можно определить и как диадему. В Музее Метрополитен хранится золотая диадема с косыми лентами [19, с. 80, кат. 35], идентичная убору на рассматриваемой статуэтке. Кроме того, оба изделия совпадают по времени изготовления (ок. 300–250 гг. до н. э.). Единственное отличие состоит в том, что на перекрестии лент диадема украшена геракловым узлом, а убор на терракотовой статуэтке — медальоном. Задаваясь вопросом, кого изобразил беотийский коропласт, можно принять точку зрения М.В. Алпатова, который полагает, что начиная с IV в. до н. э. терракотовые статуэтки изображали реальных людей [1, с. 119]. В этом случае допустимо предположение, что на голове у девушки не металлическая диадема, а ее имитация в ткани. Статуэтка Деметры из хранящейся в Берлине танагрской группы «Похищение Коры Плутоном» (IV в. до н. э.) [7, с. 161, кат. 88ж] украшена, скорее всего, обручной диадемой. Аналогичный убор вен- чает и выполненное рукой малоазийского мастера изображение Афродиты середины II в. до н. э. того же берлинского собрания [7, с. 172, кат. 126].
Чаще всего в изображениях встречаются диадемы обручного типа, которые некоторые исследователи называют «стефаной». Здесь следует заметить, что в терминологии имеются некоторые расхождения. Напомним, что «диадема» в переводе обозначает и головную повязку, и обруч, и просто круг, «стефана» же (др.-греч. στεφάνη(ά)ή) — это женское украшение для головы, схожее с диадемой, но немного выше. В переводе «стефана» также означает и венец, и круг или кольцо, но дословно переводится как «головной убор». Скорее всего, стефана — разновидность диадемы, представляющая собой довольно широкий обруч с выступающей центральной частью. В вазовой росписи, мраморной скульптуре и терракоте диадемы иного типа почти не встречаются. С долей сомнения можно предположить, что на упомянутой выше танагрской статуэтке из собрания Государственного Эрмитажа представлена диадема с геракловым узлом. Единственное достоверное изображение обручной диадемы с геракловым узлом мы встречаем на небольшой терракотовой статуэтке из Мирины, датируемой 50–20 гг. до н. э. [34, p. 22–23, fig. 18].



в) Изображения диадем на ювелирных изделиях
Ювелирные украшения — произведения не только торевтики, но и мелкой пластики: подвески в виде пирамидок, фигурок животных, богов, мифологических персонажей и фантастических существ — это своего рода миниатюрная скульптура из золота. Детали таких фигурок, включая изображенные на них ювелирные украшения, в том числе диадемы, исполнялись тщательно и вполне реалистично. Хранящаяся в Государственном Эрмитаже пара серег из Пантикапея (инв. П.1840.36) [19, с. 163, кат. 103] выполнена в виде женских голов. Каждую голову венчает высокая диадема из листового золота, украшенная пальметтами и крупными цветами из гладкой проволоки, лепестки которых заполнены цветной эмалью. Верхний край диадемы волнистый, нижний очерчен нитью шариков зерни. Д. Уильямс и Дж. Огден называют этот убор диадемой [19, с. 163], однако имен- но он, на наш взгляд, больше похож на стефану. В Британском музее хранятся золотые спиралевидные серьги с окончаниями в виде женских головок (инв. GR 1872.6–4.826–7 и 1872.6–4.487) [19, с. 212, кат. 145]. Каждая увенчана маленькой диадемой в виде фронтона. Барбара Депперт-Липпитц называет такие фронтонообразные уборы погребальными диадемами и датирует этот тип VIII–VI вв. до н. э. [30, S. 195, Kat. 143]. В данном случае указанный тип помещен на серьгах, изготовленных предположительно в середине – второй половине IV в. до н. э. Стилистически же с такой диадемой схоже украшение второй по- ловины IV в. до н. э. из Мадита, хранящееся в Музее Метрополитен (инв. 1906–06.1212.1) [19, с. 108, кат. 62].
Подвески в виде женских голов украшают тарентинское ожерелье из Британского музея (инв. GR 1872.6–4.667) [19, с. 205, кат. 135]. Они представлены в двух размерах, причем малые головки выполнены довольно схематично, но надо лбом просматривается диадема обручного типа, а большие, помимо головного убора, украшены серьгами и ожерельем. Тип головного убора определить сложно, но зато хорошо виден выпуклый обруч, который можно идентифицировать как диадему. Точно такие же обручи украшают головы Диониса и Ариадны на описанной выше золотой фронтонной диадеме из Музея Метрополитен (инв. 1906–06.1217.1) [19, с. 108, кат. 62]. Все головки схожи между собой, но имеют некоторые отличия. «На двух головках имеются изображения коровьих рогов и ушей и, следовательно, они изображают Ио, жрицу Геры, которая была обращена ею в телку» [19, с. 205]. По всей вероятности, ожерелье было посвящено богине, а изображенные женские головы могли символизировать ее жриц и служанок.
На золотых дисках с подвесками из кургана Куль-Оба эрмитажного собрания (инв. КО.5) [19, с. 144, кат. 87] изображена голова Афины, которая соотносится с описанием знаменитой статуи с афинского акрополя работы Фидия. Лоб богини окаймлен диадемой фронтонного типа. Диадема украшена оттиснутым в матрице узором в виде растительных побегов наподобие тех, что украшают диадемы из Санта Евфимии (инв. GR 1896.6- 16.1) [19, с. 206, кат. 137] и Мадита [19, с. 108, кат. 62]. Помимо диадемы убор Афины дополняют дисковидные серьги с подвесками в виде пирамидки и три ряда ожерелий.
Итак, в произведениях разных видов древнегреческого искусства можно видеть изо- бражения диадем, показанных в тех обстоятельствах, при которых они могли быть использованы. В вазописи диадема чаще всего изображается на голове смертной женщины в сценах, относящихся к свадебной церемонии, связанных с жизнью обитательниц женской половины дома или с погребальным культом. Известны также изображения диадем в уборе мифических героинь. В связи с этим, достаточно ли у нас оснований, чтобы дать ответ на вопрос: носили ли диадемы при жизни? Думается, утвердительный ответ возможен, но с некоторыми оговорками. Сами по себе изображения едва ли могут расцениваться как явное доказательство практического использования этого рода ювелирных изделий. Есть, однако, и более значимые критерии для положительного вывода. Диадемы, найденные в погребениях, сделаны из довольно тонкой золотой пластины, что, несомненно, указывает на их «непрактичное» предназначение служить погребальным убором. Некоторые же экземпляры из тех, что были найдены вне погребений, изготовлены из достаточно толстого золотого листа и имеют следы починки. Следовательно, вполне вероятно их использование при жизни владельца.
В заключение необходимо коснуться мифологической составляющей интересующего нас предмета и тех сюжетов, которые могут представлять интерес для поиска вариантов ответа на поставленные вопросы. Один из них изложен в мифе о Тесее и Ариадне. Сын афинского царя Эгея Тесей совершил ряд подвигов, важнейшим из которых было уничтожение критского чудовища Минотавра, обитавшего в лабиринте Кносского дворца [6, с. 235–237]. Согласно некоторым вариантам мифа, считается, что Тесей был сыном Посейдона, и для того, чтобы доказать царю Миносу свое божественное происхождение, он нырнул за брошенным в море царским кольцом. В подводном же царстве нереида Фетида вручила ему не только кольцо, но и украшенную каменьями корону, подаренную ей на свадьбу Афродитой [14, с. 258]. После победы над Минотавром Тесей увез дочь Миноса Ариадну с собой, но на острове Наксос покинул ее спящей [14, с. 259]. Там, как повествуется в мифе, убитую горем Ариадну увидел Дионис и сделал ее своей супругой, надев ей на голову тот самый венец Фетиды, изготовленный некогда Гефестом из огненного золота и красных индийских камней, вставленных в оправу. Впоследствии Дионис поместил венец Ариадны на небо как созвездие, которое стало называться Северной Короной [14, с. 259]. Отчетливая коннотация погребального смысла брачного венца прослеживается при анализе этого мифа, и, таким образом, на мифологическом материале подтверждается мысль о том, что диадема была не просто свадебным украшением, но символом священного брака, заключенного между смертной женщиной и божеством.



Ссылки

  1. Научный руководитель — Н.К. Жижина, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Государственного Эрмитажа.
  2. О технике изготовления, в том числе о способах пайки золотых изделий см.: [19, с. 17–30].

Литература

  1. Алпатов М.В. Художественные проблемы искусства Древней Греции. ‒ М.: Искусство, 1987. ‒ 220 с.
  2. Ананьич Е.Б. Вазы апулийского мастера Цюрих 2660 в коллекции Эрмитажа // Сообщения Государствен- ного Эрмитажа. ‒ СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2001. ‒ Вып. 59. ‒ С. 41–45.
  3. Античная коропластика: каталог выставки / сост. Г.Д. Белов, З.А. Билимович, С.П. Борисковская [и др.]. ‒ Л.: Аврора, 1976. ‒ 112 с.
  4. Блаватский В.Д. История античной расписной керамики. ‒ М.: Изд-во МГУ, 1953. ‒ 304 с.
  5. Боннар А. Греческая цивилизация: В 3 т. / пер. с франц. О. Волкова. ‒ М.: Изд-во иностранной литерату- ры,  1958–1962.
  6. Ботвинник М.Н.[ и др.] Мифологический словарь. ‒ Л.: Учпедгиз, Ленингр. отд., 1959. ‒ 292 с.
  7. Бритова Н.Н. Греческая терракота. ‒ М.: Искусство, 1969. ‒ 180 с.
  8. Виппер Б.Р. Искусство Древней Греции. ‒ М.: Наука, 1972. ‒ 269 с., 285 ил.
  9. Гаталина Л.И. Четыре краснофигурных блюда с женской головой в медальоне // Труды Государственно- го Эрмитажа. ‒ Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962. ‒ Т. VII. Ч. 3: Культура и искусство античного мира. ‒ С. 207–213.
  10. Гиро П. Частная и общественная жизнь греков. ‒ СПб.: Изд-во О.Н. Поповой, 1900. ‒ 683 с.
  11. Гомер. Илиада / предисл. и пер. Н.И. Гнедича. ‒ 2-е изд. ‒ СПб.: тип. А.С. Суворина, 1892. ‒ LXXXVI+340 с.
  12. Горбунова К.С. Аттические вазы в форме человеческих голов в собрании Эрмитажа // Труды Государствен- ного Эрмитажа. ‒ Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962. ‒ Т. VII. Ч. 3: Культура и искусство античного мира. ‒ С. 28–45.
  13. Горбунова К.С. Передольская А.А. Мастера греческих расписных ваз. ‒ Л.: Изд-во ГЭ, 1961. ‒ 120 с.
  14. Грейвс Р. Мифы Древней Греции / под. ред. А.А. Тахо-Годи. ‒ М.: Прогресс, 1992. ‒ 620 с.
  15. Колпинский Ю.Д. Великое наследие античной Эллады и его значение для современности. ‒ М.: Изобра- зительное искусство, 1988. ‒ 160 с., 85 ил.
  16. Культура и искусство Причерноморья в античную эпоху: каталог выставки / ГМИИ имени А. С. Пуш- кина. ‒ М.: Советский художник, 1983. ‒ 168 с., ил.
  17. Малкова Е.М. Гераклов узел: об одном декоративном мотиве в ювелирном искусстве (на примере зо- лотых диадем) // Археологический альманах: сб. статей. ‒ Донецк: Лебедь, 2010. ‒ Вып. 21: Изобразительное искусство в археологическом наследии / под ред. А.В. Колесника. ‒ С. 373–388.
  18. Музы и маски: каталог выставки. ‒ СПб.: Изд-во Государственного Эрмитажа; Изд-во АРС, 2005. ‒ 246 с.
  19. Огден Дж., Уильямс Д. Греческое золото. Ювелирное искусство классической эпохи V–IV вв. до н. э.: каталог выставки. ‒ СПб.: Славия, 1995. ‒ 272 с.
  20. Передольская А.А. Краснофигурные аттические вазы в Эрмитаже. ‒ Л.: Советский художник, 1967. ‒ 403 с.
  21. Сидорова Н.А. Искусство Эгейского мира. ‒ М.: Искусство, 1972. ‒ 228 с.
  22. Сидорова Н.А., Забелина B.C., Тугушева О.В. Античная расписная керамика в собрании ГМИИ имени А.С. Пушкина. ‒ М.: Искусство, 1985. ‒ 230 с.
  23. Сидорова Н.А., Лосева Н.М. Искусство Этрурии и Древней Италии. ‒ М.: Искусство, 1988. ‒ 304 с.
  24. Соколов Г.И. Искусство Древней Греции. ‒ М.: Искусство, 1980. ‒ 272 с.
  25. Сорокина Н.П. Религия и коропластика в античности. Фигурные сосуды из собрания ГИМ // Труды Государственного Исторического музея. ‒ Вып. 91. ‒ М.: Восточная литература, 1997. ‒ 88 с.
  26.  Тахо-Годи А.А. Греческая мифология. ‒ М.: Искусство, 1989. ‒ 304 с.
  27. Berard C., Bron Ch. et al. A City of Images. Iconography and Society in Ancient Greece. ‒ New Jersey: Princeton University Press, Ewing, 1989. ‒ 178 p., ills.
  28. Corpus Vasorum Antiquorum. Deutschland ‒ Bd. 17: Altenburg. ‒ Bd. 1: Staatliches Lindenau-Museum / von E. Bielefeld. ‒ Berlin: Akademie-Verlag, 1959. ‒ 43 S., Pls. 786–827.
  29. Corpus Vasorum Antiquorum. Pays-Bas. ‒ La Haye: MuseÏe Scheurleer / par C.W. Lunsingh Scheurleer. ‒ Fasc.2.    ‒ Paris: Libraire ancienne H. Champion, 1931. ‒ 48 p., pls. 49–94.
  30. Deppert-Lippitz B. Griechischer Goldschmuck. ‒ Mainz am Rhein: Verlag Philipp von Zabern, 1985. ‒ 322 S.; 225 Abb.
  31. Hoffmann H. Tarentine Rhyta. ‒ Mainz am Rhein: Verlag Philipp von Zabern, 1966. ‒ VIII+167 S.; LXII Abb.
  32. Kalashnik Yu. Greek Gold from the Treasure Rooms of the Hermitage. ‒ Amsterdam: Lund Humphries in association with the Hermitage, 2004. ‒ 127 p., ills.
  33. Pinsent J. Greek Mythology. ‒ London: Twickenham; Newnes, 1982. ‒ 144 p.
  34. Pfrommer M. Greek Gold from Hellenistic Egypt. ‒ Los Angeles: Getty Museum Studies on Art, 2001. ‒ IX+70 p.
  35. Rayet O., Collignon M. Histoire de la Céramique Grecque. ‒ Paris: Georges Decaux, Libraire-Editeur, 1888. ‒ XVII+409 p., 16 pl., 145 fig.
  36. Trendall A.D., Cambitoglou A. Red-figured Vases of Apulia. ‒ Vol. II: Late Apulian. ‒ Oxford: Clarendon Press, 1982. ‒ 228 p., pls.‒ (Oxford Monographs on Classical Archaeology).